Новые парижские тайны - [18]

Вдалеке от деревни — одинокий шлюз. Три бакалейные лавки, в которых продают также мазут, бензин, непромокаемые плащи и норвежскую битумную краску, служат одновременно и бистро. Затем — большой участок канала, где почти всегда стоят около пятидесяти судов. Здесь лоцманы поджидают суда, направляющиеся вниз по течению: без лоцмана по Марне невозможно ни спуститься, ни подняться.

В одном месте виной тому скрытая под тонким слоем воды скала, на которую рискует напороться баржа. В другом — течение, которое несет вас прямо на опору моста. В третьем — дно реки, усеянное камнями.

Между тем одна только баржа перевозит сахара почти на миллион франков, а ведь достаточно малейшей течи — и весь он растает. На Марне такое уже было. Жители окрестных деревень приходили с кувшинами набрать подслащенной воды.

Но я хочу рассказать о Дизи, какой мы увидели ее на фоне удручающею дожди одним воскресным вечером в апреле.

Накануне мм, (оперившись солнечным лучам, выстирали свое белье и одежду, повесили ее сушиться, но тут пошел дождь. Мы оказались практически раздетыми. Было холодно. Чтобы добраться до канала в общем-то первого крупного этапа нашего Пути, мы с самого утра торопились как одержимые.

Десять вечера. Хотим зажечь фонарь. Тут выясняется, что одну его половину мы потеряли и у нас есть только красный сигнальный огонь. К тому же спички отсырели и бесполезно пытаться их зажечь.

Все размокло. Ноют усталые мышцы. Пропитана водой палатка. Впрочем, ее все равно не поставить на бечевнике. На борту — кусок хлеба, тушенка и банка с зеленой фасолью.

Как их разогреть? Решаем есть все холодным. Потом, все четверо, ложимся вперемежку на матрасах.

Восхитительный дождь!

Спим. В каюте светлеет. Раннее утро. Дождь припустил еще сильнее. И, словно желая лишить нас остатков мужества, по верфи проходит поезд-«дековилька»[15], машинист которого укрывается под огромным зонтом.

Никто не встает. Все молчат. Мы не знаем даже, который час. Под тентом сыро, мокро, мы погружаемся в ленивое оцепенение.

— Эй вы там, в каюте, решили не вставать, что ли? — Это миловидная уроженка Брюсселя с судна, стоящего выше нас по течению. — Слушайте, вы же так простудитесь! Идите к нам греться.

Это видавшее виды судно загружено песком, на который сверху набросили брезент, и вам мягко ступать по нему. На лоцманском месте женщина зажигает огонь. Развешивает наше белье. Подает горячий кофе. Ром.

— И куда же это вы так собрались?

— Марсель — Бордо — Париж!

Она подзывает мужа — крошечного человечка, всем своим видом напоминающего спаниеля.

— Но вам придется идти по Роне!

— Да.

— И по морю!

— Да.

От наших слов у них перехватывает дыхание. Они признаются нам, что только каналах чувствуют себя спокойно. Вот и на Сене — буксиры поднимают волну, и это их пугает.

Я взял с собой несколько пар белых брюк, и все они под стук дождя сушатся в каюте. Одну пару гладит мне бельгийка. Я должен идти за почтой в Эперне.

Белые брюки, черный непромокаемый плащ, на ногах — калоши и насквозь промокший берет на голове. Шлепаю по грязи. Когда я вхожу в город, все на меня оборачиваются.

Дорога… Канал с баржами… Ей-богу, у меня такое чувство, будто я вновь оказался дома… Идти становится легче… Бежит время… Едва светится лампа. И все тот же убаюкивающий шум дождя. В полночь нас провожают обратно.

Дождь перестал. На небе ни единого просвета. Известняковые холмы Шампани кажутся мертвенно-бледными, а торчащие вверх корявые палки — это и есть виноградники.

Шлюзы теперь попадаются все чаще и чаще. Пятикилометровые бьефы становятся редкостью. Канал тянется вдали от городов, берега его поросли тростником. Вот показалась женщина, за юбку ее цепляются ребятишки, она собирается заняться затворами.

— Что там перед нами?

— Да вы их всех догоните! С вашей-то скоростью…

Канал представляет собой гигантскую лестницу. Мы будем подниматься до тех пор, пока не достигнем отметки шестьсот метров — вершины плато Лангр. Каждый шлюз — это ступень в четыре — шесть метров.

Когда мы покидали Париж, нас преследовало два кошмарных видения: спуск вниз по Роне — нам говорили, что он чрезвычайно опасен, если вообще возможен на таком судне, как наше, и туннель под плато Лангр.

Рона еще далеко. Мы у входа в знаменитую пещеру — подземный участок канала длиной около девяти километров.

На протяжении трех последних переходов я, не переставая извиняться, расспрашивал о нем всех, кто попадался нам на пути: речников, смотрителей шлюзов, даже дорожных рабочих.

— Пещера освещается?

— Черт возьми, конечно, нет!

— Совсем-совсем? Ну а выход-то хоть виден?

— Нет! Туннель делает поворот…

— Дорога проложена по обеим сторонам?

— С одной стороны есть что-то вроде мостков, которые окрестили бечевником. Ширина их шестьдесят сантиметров. Это десятисантиметровый слой грязи. Осыпавшиеся камни. Поручни во многих местах вырваны.

— Значит, пешком не пройти?

— Попробуйте!

— А несчастные случаи?

— Не без этого.

И вот туннель перед нами! Кусок горы, в котором проделали небольшое отверстие, слишком узкое, на первый взгляд, чтобы в него могло войти судно. То, что двум судам здесь уже не разойтись, — это факт. Здесь места только-только на одну баржу.