Новые кроманьонцы. Воспоминания о будущем. Книга 3 - [54]

– А что она даёт человеку? – не унимался Валерий.

– Я отвечу, но ты не поймёшь меня, пока сам не пустишь веру в свою душу. Она стучится в неё, а ты её не пускаешь, гонишь. И всё же ты верующий, хоть и пытаешься утверждать обратное. Знания – пища для разума, а вера – пища для души. Смирись, перестань бунтовать, пусти бога в свою душу и тебе станет легче. У тебя появится друг: добрый, справедливый, но строгий. Ты сможешь говорить с ним обо всём, доверить ему свои самые сокровенные тайны, покаяться в грехах. Или, может быть, у тебя нет грехов?

Валера смутился. – Хватает…

– А у тебя не бывает желания покаяться в них?

– Не знаю… Перед кем каяться то? Всё это вымысел, сказки.

– А давайте съездим сейчас в церковь. Посмотрим, послушаем. Молиться не обязательно. Никто вас заставлять не будет. Просто вы посмотрите на прекрасные фрески, иконы, свечи. Ощутите дух церкви. Прикоснётесь к древнему, но вечно живому, не увядающему искусству. К душе человеческой: к её тоске, к её мольбе, к её печали и скорби, к её мечте о боге, о боге великом, всемогущем, всемилостивым и справедливом.

Давайте, внучата, съездим после обеда, – поддержал отца Никона дедушка. – Всё равно погода плохая. На улице делать нечего. Я, помню, обещал вас свозить в местный православный храм, да так и не собрался. Если не сегодня, то когда же?

Саша с Женей переглянулись, посмотрели на Валеру, тот глянул на них и прочёл в их глазах согласие.

– Ладно, поехали, – буркнул он. Ему и самому стало интересно побывать в храме после беседы с отцом Никоном.

Пообедав и переодевшись, ребята сели в лимузин и поехали на окраину Майами в славянскую православную церковь. Дедушка сам вёл машину. За стёклами кабины шёл дождь. Он то ослабевал, то усиливался. Временами налетал ветер. Настроение у всех было подавленное. Все были недовольны собой и друг другом. Александр чувствовал себя нашкодившим щенком, нагадившим в угол. Валера же всё ещё не мог отойти от вчерашних и сегодняшних приключений. А Женя хоть и чувствовала свою вину, но только перед Сашей, которому из-за неё досталось. Она не спешила раскаяться в содеянном. Она испила сладкую чашу любви, почувствовала её острую прелесть и теперь жалела только о том, что всё уже позади и что всё прошло безвозвратно, а впереди опять школа, будни, но уже без Саши. Без его рук, без его глаз, без его губ. Предстоящая разлука омрачала её душу.

Доехали быстро. Храм был великолепный, высокий, с одним большим и четырьмя маленькими куполами, золочёными крестами и звонницей. Стены храма были выложены белым камнем, высокие сводчатые двери гостеприимно распахнуты. Из них доносилась величавая, торжественная музыка, сопровождаемая хором. Внутри был полумрак. Огромная люстра с лампочками-свечами, многочисленные светильники на стенах и колонах освещали только нижнюю часть храма. Купол же тонул в полумраке и от этого казался ещё выше. На нём смутно вырисовывались росписи на библейские темы.

Ближе к алтарю стояли несколько небольших круглых столиков с подсвечниками в которых горели настоящие восковые свечи – просвиры, распространяя сладковатый медовый запах. Сам алтарь сверкал позолотой и великолепием икон в дорогих рамах. У икон горели лампады. Позади алтаря находился иконостас. Перед ним – статуя Христа-спасителя, распятого на кресте. Над ним – огромный лик Иисуса, по бокам иконы божьей матери с младенцем на руках и прочих святых апостолов. Музыка доносилась откуда-то сверху и разливалась по храму торжественно, величаво, скорбно.

Ребята вошли внутрь и невольно втянули головы в плечи. Весь этот полумрак, бесчисленные святые, глядящие отовсюду, свечи, музыка, запах воска, ладана – всё это подействовало на них оглушающе, словно они предстали перед великим и страшным судом Всевышнего. Им показалось, что все эти святые и сам Бог знают об их грехах и вопрошают: «Ну что, явились, юные грешники? Что же вы хотите сказать мне, в чём покаяться? Да и есть ли в ваших душах раскаяние?»

Евгений Робертович и отец Никон остановились напротив иконостаса. Ребята последовали за ними. Мерцающее пламя свечей бликами играло на иконах и казалось, что они живые, что они ждут молитвы и покаяния.

Валера поднял глаза на Иисуса и виновато опустил их. Проницательный, пронизывающий душу взгляд заворожил его. Внутри всё замерло. Дедушка и отец Никон перекрестились.

– Покайтесь, друзья мои, пообщайтесь со своей совестью и с Богом. Доверьте ему все свои мысли и тайны, – сказал отец Никон и перекрестил каждого из ребят.

И тут произошло чудо. На глазах у Валеры навернулись слёзы. У Саши подогнулись колени, и он опустился на них. А Женя вдруг побледнела и ухватилась рукой за Сашино плечо. Она не могла оторвать глаз от иконы. Это было как гипноз, как сон. Все смотрели на иконостас и губы их шевелились. Временами шёпот становился слышен вполне отчётливо и, если прислушаться, то можно было понять, о чём молятся Валера, Саша и Женя.

Губы Валеры дрожали, глаза были широко раскрыты и он, преодолевая спазмы, произнёс:

– Боже! Если ты есть, то прости меня. Мне так тяжело, так больно за то, что я сделал. Не надо было бить этого Скунса. Он и так некрасив и несчастен. Его девушки не любят, да и парни тоже. Мне жаль его. То, что он делал, конечно, нехорошо, но я сделал ещё хуже. А самое плохое то, что я стал пинать эту чёртову куклу ногами. Я потерял голову… Наверное, со стороны это выглядело безобразно. А с каким удовольствием я резал её стеклом, издевался над ней! Это тоже плохо. Хоть она и не живая, но я мстил ей как живой. У меня появились какие-то садистские наклонности. Господи, помоги мне избавится от этого греха, прошу тебя! Помоги! Я очень хочу… А вчера? Вчера я тоже был не прав. Мне надо было помешать безрассудству Сашки и Женьки, а не смотреть, как они соединяются. Тогда не пришлось бы доносить на них деду. Они сделали это по глупости. Ясно, что они любят друг друга, но секс им не нужен. Не тот у них возраст, чтоб заниматься этим. Не хватало ещё, чтоб Женька забеременела. Господи, убереги её. Прости её и вразуми. И Сашку прости. У него трудное детство. Он сирота. Конечно, он привязался к нам, к Женьке. У него никого больше нет. Мы так хорошо дружили, а под конец я взял и всё испортил. Теперь мы все перессорились и стали чужие… А ещё прошу тебя, Господи, пошли мне хорошего друга в Москве. Приятелей у меня много, вот близкого друга нет. Не умею я дружить. Чуть что не по мне – сразу в драку лезу. Другие парни дружат между собой и с девчонками тоже, а у меня никого нет. С девчонкой дружить даже лучше. Она умеет прощать, она добрее, чем парень. Мне так хочется, чтобы кто-нибудь понял и полюбил меня. Женька конечно хорошая девушка, но она сестра и она экстремистка, как и я. Отчаянная. А чуть что – сразу обижается. Мы не подходим друг другу. У нас характеры одинаковые. Вот у Сашки характер мягче. С ним можно дружить, но он уезжает… Прости меня, Господи, и помоги мне.