Новосёлы - [11]

– И дом перевернётся?! С людьми?! – испугались мы.

– Не допустим этого! Задавим гидру в зародыше. Обождите меня, я пойду позвоню куда надо. Э-э, а что ж вы руки – забыли? Всем поднять!

Ждали мы, ждали дядю Левона – нет. Устали руки, и мы вместо правых подняли левые. А тут и Левон Иванович вернулся, проговорил с досадой:

– Суббота… Выходной! Никуда не смог дозвониться. А тут каждый час дорог!

Мы начали с ним искать ливневый колодец. Нашли его напротив угла соседнего дома и не в самом низком месте. «Просчёт проектировщики допустили…» – заметил Левон Иванович.

Колодец был весь, по самую решётку, занесён песком.

– Без специальной лопаты и не вычистишь! – вздохнул дядя Левон.

А если бы нашлась лопата, так что – тут же начал бы откапывать?!

Ну и Левон Иванович!

Он уже неохотно шёл с нами к школе, всё думал, наверно, о том колодце. И не замечал, что мы опустили руки.

Совсем немножко осталось до школы, и кончились на первой нижней улице домики, сошли их огороды в клин. В этом месте с нашей улицы вела вниз по скату широкая деревянная лестница с перилами. Длинная, на середине даже площадочка сделана – отдыхать.

Сошли мы вниз, а тут и забор деревообрабатывающего комбината. За ним – несколько низких, закопчённых и запыленных строений, высокая труба, горы опилок, досок, брёвен… Забор длинный, влево тянется почти до окраины города. Между столбиками забора большие пролёты, на каждом висит голубой лист фанеры с большой белой буквой посредине. Одна буква – на целый лист! Мы шли вдоль забора и вслух читали:

!АДУРТ ЬТСОНЬЛЕТИДОВЗИОРП ЕТЙАШЫВОП

Одно только слово АДУРТ запомнили.

– Дядя Левон, это по-какому написано – АДУРТ? – спросил Павлуша.

– Не может такого слова быть! Где написано?

– А вот, на заборе…

Левон Иванович отошёл подальше от забора, на другую сторону улицы, читая по одной букве:

ПОВЫШАЙТЕ ПРОИЗВОДИТЕЛЬНОСТЬ ТРУДА!

– АДУРТ – это «труда». Вы не с той стороны идёте.

Пошли мы по улице дальше, а Левон Иванович всё качал укоризненно головой и говорил:

– Ай-я-яй, до чего глупо могут делать взрослые люди! С самолёта надо их ребусы читать!.. И разве рабочие только в одну сторону ходят? А фанеры сколько израсходовали!

Забор комбината кончился. Не кончился, а повернул к Неману. И на этом заборе, что вёл к реке, тоже висели буквы, до ворот с домиком-будкой, и после проходной.

– Нет, не могу удержаться!.. Побудьте здесь, а я зайду поругаюсь!

И дядя Левон исчез в той будке, что у ворот. А мы стояли и не знали, что нам делать.

Долго не было дяди Левона, наверно, ругался он не с одним человеком.

И я, и Жора, и Павлуша по два раза прочли буквы, что были на этом участке забора. Когда бежишь к Неману –

,ЫЦИНТОБАР И ЕИЧОБАР

когда назад –

РАБОЧИЕ И РАБОТНИЦЫ,

А вместе с теми, что на первом заборе, – «Рабочие и работницы, повышайте производительность труда!» Наверное, все, как только кончат работу, бегут сначала к Неману и уже оттуда идут вдоль забора и читают этот призыв.

Пропал дядя Левон, забыл, куда мы и зачем шли…

Я подошёл к забору и стал на четвереньки, Павлуша возле меня во весь рост, и Серёжа вскарабкался вверх, как по ступенькам, – посмотреть, что делается за этим высоким и плотным забором.

Он смотрел и мычал, ухал, а нам ничего не говорил. Павлуша дёрнул плечом, чтобы сбросить его, пусть и другой кто посмотрит. А Серёжа не захотел спускаться, ещё сильнее уцепился за верх забора. Тогда Павлуша ступил в сторону, и Серёжа повис на руках, загрохал ногами по забору.

Мы опять стали лесенкой, и наверх забрался уже Вася. Но только он схватился руками за забор, Павлуша из-под него – верть! Двое уже висят, болтают ногами…

– И я хочу посмотреть!.. – захныкал Генка.

Но мы даже не обратили на него внимания. Жора лезть наверх не захотел, и мы нашли себе дырочки, начали смотреть, что делается во дворе завода.

А там ничего не делалось. Вровень с забором лежали в клетках-штабелях доски и брусья, и ничегошеньки не было видно.

Гоп! Гоп! – попадали вниз Вася и Серёжа, и мы пошли по улице к окраине. Последние деревянные домики – и конец города, пустырь, молоденькие, в пояс, сосенки и ёлочки – посажен новый лес.

Школа осталась слева и сзади, высоко на обрыве. На самом краю обрыва какие-то дяди разбирали последний домик и сарай из досок, сбрасывали под откос хлам, вроде бы расчищали дорогу большому городу.

Мы постояли, посмотрели, как нагружают доски на грузовик. Около машины размахивал палкой толстенький человечек в шляпе. Мы узнали – Иван Иванович Дервоед. Только зачем ему эти старые доски?

– Простите, молодые люди, задержался… – догнал нас, запыхавшись, Левон Иванович. – Прибавим шагу… А что же руки? Эх, вы!

Мы опять подняли правые руки.

– На комбинате никакого начальства сегодня… Со сторожами пока поговорил, милые люди… Ну, ничего, доберусь… – вздохнул Левон Иванович. – Телефоны я записал…

Шли, взбираясь на холмы, заросшие бурьяном, на холмы с молоденькими сосенками, берёзками и на такие, что без ничего – один песок. Видели ручеёк – из-под горки пробивался родник… Видели несколько больших камней-валунов и заметили, как вздыхал, глядя на них, дядя Левон…

Вышли не к самому Неману, а к заливу-рукаву. В заливе у берега стояли две старые коричневые баржи. Стояли немного дальше, вправо, а в начале залива ничего не было. Пара кустиков на нашем берегу, пара деревьев – на том, на полуострове, который врезался в Неман.