Новогодние и другие зимние рассказы русских писателей - [84]

Дед Мороз не сказка. Иногда это подлинная реальность: бескорыстно творимое добро. Он принимает разное обличье. Это — то никогда не видавший России голландец, заботящийся, чтобы заброшенные в его страну русские дети не теряли своего национального лица и не забывали родного языка, то — пекущийся о чужой и иноверной молодежи француз-кюре, то — свой же нищий эмигрант.

Много лет назад устроившийся где-то в дебрях Африки на колониальную службу врачом, одинокий русский доктор почти все получаемое им жалованье переводил в Париж на выдачу пособий учащейся молодежи. Из года в год он лечил негров, жил робинзоном, а на заработанные им деньги один за другим учились и кончали образование русские молодые люди.

У одной из русских церквей Парижа продает открытки и газеты маленькая старушка. Она не одинока: у нее есть родные, скромный беженский кров и стол. Но во всякую погоду она у церкви со своим товаром, вся выручка от которого идет на помощь лежащим в больницах одиноким русским. Старушка разыскивает заброшенных русских больных и приносит им в дни приема незатейливые гостинцы.

В беженской семье заболел ребенок. Позвали первого попавшегося врача. Доктор повел носом на негигиеническую обстановку эмигрантского жилища, внимательно осмотрел ребенка и стал расспрашивать родителей, кто они такие. Узнав, что перед ним русские эмигранты, француз не скрыл своего русофобства и высказал немало кислых замечаний по поводу русской эмиграции вообще. На вопрос родителей, что он прописывает ребенку, врач хмуро заявил, что вечером он сам принесет лекарства. С тех пор он стал посещать семью два раза в день, принося с собою все необходимые медикаменты и упорно отказываясь от гонорара.

Болезнь затягивалась, врач по-прежнему являлся утром и вечером, сам делал компрессы больному воспалением легких малышу, с нескрываемым волнением ожидая кризиса. Наконец в состоянии ребенка что-то резко изменилось. Врач отошел от постели повеселевший.

— Теперь можно быть спокойным, — сказал он, — кризис миновал. Я буду по-прежнему навещать его через день, пока он не встанет на ноги.

В сочельник доктор пришел нагруженный пакетами с фруктами и игрушками для маленького пациента.

— Ну вот, это тебе прислал знакомый Дед Мороз, — сказал он, — за то, что ты ведешь себя хорошо. Через несколько дней, к Новому году, будешь совсем здоров.

— Ваше отношение к русским, доктор, по-видимому, сильно изменилось, — смущенно говорили родители, — иначе как объяснить ваше такое исключительное внимание к нашему ребенку? Мы не знаем, как и благодарить вас…

— Отношение тут ни при чем, — снова нахмурился француз, — все это пустяки. Если вам что-нибудь будет нужно, позовите меня, а теперь я спешу. Прощайте. Ребенка берегите: он еще слабоват и склонен к легочным заболеваниям.

Среди русских бездомных известен странный человек. Его можно встретить за обедом в столовой, где безработные бесплатно получают суп с хлебом. Говорят, у него не в порядке документы. Никто не знает, где он спит и как живет. Известно только, что все, что он ни раздобудет из платья или еды, он раздает ютящимся на пустырях и в ночлежках бездомным русским.

Милосердие тут творится безымянно и постоянно как единственная задача жизни.

В глухом русском углу мне пришлось познакомиться со стариком из Петербурга. Еще недавно работал он на металлургическом заводе, потом заболел и попал в больницу. Там ему вырезали язву желудка и выпустили живым, но не способным ни к какому труду. За старостью лет, шомажного пособия[75] старику не полагалось. Однако нашлась добрая душа, свой же одинокий русский рабочий, который приютил его.

— Добрейшей души человек мой Алексей Иванович, — говорит мне старик, — подобрал меня и кормит. Сам зарабатывает гроши, но что же делать, говорит, не погибать же вам, живите уж у меня в каморке. Вот и живем вместе, он на заводе, а я готовлю обед. Покормимся вместе, и снова — он на завод, а я сижу и думаю: есть еще на свете настоящие люди. Уж на что, кажется, изгадился свет, а нет-нет и мелькнет светлый луч. Мелькнул вот и на мою старость. Умру все же не под забором. Алексей Иванович мне даже лекарства покупает. Дорогие тут все лекарства: десять франков, пятнадцать. Разве ему это по средствам? Сам ведь с трудом триста франков в кэнзен[76] выгоняет…

В изгнании русским не на кого надеяться, кроме самих себя. Случится беда, сейчас же начинают бегать предприимчивые люди по домам и собирать по подписным листам франки. Дают все, и кое-что собирается, облегчая каждый отдельный случай человеческого несчастья, от которого никто не застрахован.

В числе постоянных клиентов столовой при общежитии для безработных был сильно опустившийся эмигрант. Работы у него давно не было, шомажа тоже. Питался кое-как бесплатным супом. Ночевал где придется. Когда случалось раздобыть немного денег, приходил ночевать пьяный. Затем он пропал. Рассказывали, будто сошелся с какой-то полькой, у которой была маленькая девочка. Под влиянием польки бросил пить и даже устроился на работу. Потом узнали, что полька захворала и неожиданно умерла, оставив на его попечение ребенка.