Новое японское кино. В споре с классикой экрана - [40]

Но Хоити всё-таки рассказал о случившемся настоятелю храма, и тот сразу же забил тревогу, объяснив наивному простачку, что тот оказался на волоске от смерти. Ведь существовало поверье, что всякий, кто хоть раз говорил с мертвецами, уже никогда не вырвется из их власти. И, чтобы спасти юношу, настоятель в качестве оберега от злых духов разрисовал все его тело священными письменами сутры, но забыл нанести заклинания на уши. И когда в очередной раз посланец царства мертвых своей тяжелой поступью вновь пришел за Хоити, он не смог даже приблизиться к нему. Фигура Хоити будто потеряла свои очертания, виднелись только уши, и дух с неистовой силой потянул за них. Но юноша, стиснув зубы, не сдвинулся с места. И таким образом уши остались в руках грозного воина, который, подождав немного, отправился со страшной добычей к своему господину. А Хоити, услышав его уходящие шаги, рухнул на землю, потеряв от боли сознание. После этого в народе пошла молва о слепом певце с оторванными ушами, и толпы людей стали приходить послушать его. Так слава Хоити прокатилась по всей Японии.

И наконец, четвертая новелла – «В чашке чая» («Тяван-но нака») – рассказывает старинную историю о самурае по имени Каннай, который увидел странного человека, отражающегося в его чашке чая. В тот же вечер этот человек пришел к нему наяву, Каннай его узнал и попытался убить, однако, как только его меч коснулся незнакомца, тот сразу же растворился в воздухе. То же самое происходит и с тремя его слугами, которые навещают все того же самурая, буквально на следующий день. На этом эта история прерывается, и начинается другое, не менее забавное, повествование про писателя и издателя. Однажды, в первый день Нового года, издатель пришел в дом писателя, который почему-то куда-то ушел и оставил на столе свою незаконченную рукопись, позволив каждому вновь пришедшему к нему посетителю придумать и подписать свой оригинальный финал истории. Такой же неожиданный финал и у самого фильма: хозяйка и издатель по очереди заглядывают в котел с водой и дико пугаются, видя в нем отражение писателя.

Кобаяси в своей картине представил целый набор наиболее популярных сюжетов классического средневекового кайдана, которые пересказывались в разные времена. Но теперь, с наступлением века кино, они получили свое «второе дыхание» на экране, ведь киноязык, как известно, не только может донести, пересказать некоторые культурные и исторические события, но и подвергнуть их собственной трактовке. В условиях новых, послевоенных, реалий японский зритель увидел в этих старинных историях о духах и привидениях не только средство развлечения, но и способ приближения к самому себе, к собственным страхам и всякого рода фобиям своего поколения. И хоррор как современный кинематографический жанр, который может быть рассмотрен также с позиций эстетизации ужаса и смерти, стал для него своего рода шоковой терапией, помогающей увидеть свои темные стороны, столкнуться с собственными страхами и преодолеть их. Эту идею достаточно наглядно продемонстрировал в своем творчестве и известный режиссер Судзуки Сэйдзюн, который всегда исходил из того, что жестокость и зло, увиденные зрителем на экране, в реальной жизни освобождают от этой негативной энергии зрителя.

Возможно, по этой причине, не забывая при этом и коммерческую составляющую этой кинопродукции, в 1950-х – середине 1960-х гг. фильмы ужасов получили огромную популярность не только на Западе, но и в Японии. И на этой модной волне мистические элементы начинают стремительно проникать и в другие киножанры. Достаточно обратиться к популярным в те годы самурайским фильмам с поединками на мечах – тямбара, где неожиданно для всех стали появляться новые персонажи: герои, наделенные сверхъестественными способностями, колдуны, чудовища и т. п. Все это со временем сделало эти картины больше похожими на фэнтези, чем на исторические боевики. Так в Японии начался настоящий бум кино-хоррора, пусть и не такой мощный, как нынешний, но достаточно презентативный.

Глава V. В поисках новой формулы страхов

Следующий принципиально новый этап в истории фильмов ужасов наметился уже с самого конца 1960-х гг., когда призраки начали потихоньку выползать за пределы японского средневековья. В эти годы в зрительской среде происходит своеобразная смена поколений, и старомодные истории о привидениях теряют свою популярность. Нужны были новые формулы страха с ориентацией на молодежную аудиторию, и японские продюсеры и режиссеры стали с оглядкой на Запад активно искать и изобретать их.

В это время в Западной Европе и США в силу падения цензурных барьеров пышным цветом расцвели всевозможные (в основном крайне малобюджетные) поделки на тему маньяков, мутантов и космических захватчиков, в которых секс и насилие стали главным аттракционом. Япония быстро подхватила этот тренд, конечно же, как всегда изрядно насытив его национальным колоритом. И сразу же появились специфические японские модификации эксплотейшн-хоррора, первой из которых стал чисто национальный жанр эрогуро – так называемый «эротический гротеск», придуманный писателем Хираи Таро, известным под псевдонимом Эдогава Рампо.