Новое о декабристах. Прощенные, оправданные и необнаруженные следствием участники тайных обществ и военных выступлений 1825–1826 гг. - [204]
С одной стороны, Бриген, «знаток и ценитель литературы», посещавший концерты и театральные представления, должен был прекрасно знать, о ком именно он показывает. Бриген обладал богатым собранием книг по литературе, истории, философии, военному искусству[1126]. Мог ли он перепутать известного драматурга А. А. Шаховского с Ф. П. Шаховским, принимавшим заметное участие в Союзе благоденствия (правда в Москве, а не в Петербурге, где служил Бриген)? Лишь в том случае, если сведения о членстве в тайном обществе лично ему незнакомого «князя Шаховского» дошли до него из третьих рук и ассоциировались в его представлении с «директором театра» А. А. Шаховским. Такой вариант полностью исключить нельзя.
Среди лиц, не привлекавшихся к основному следствию по делу о тайных обществах, но проходивших через другие расследования, в центре которых находилась деятельность членов декабристских обществ, выделяется Николай Степанович Таушев. В декабристоведческой литературе существует определенное разноречие относительно членства Таушева в тайном обществе. П. Е. Щеголев уверенно назвал его в числе участников Кишиневской управы Союза благоденствия. Эту точку зрения разделял исследователь Кишиневской управы В. Г. Базанов. Л. Я. Павлова также полагала, что Таушев принадлежал к Кишиневской управе[1127]. Вслед за ними многие авторитетные исследователи, реконструируя состав Кишиневской управы, включали в нее Таушева: «Имеются основания говорить о следующих членах кишиневской организации 1821–1822 гг. (до февральского разгрома): Михаил Орлов… Владимир Раевский… К. А. Охотников… П. С. Пущин… подполковник 32 егерского полка И. П. Липранди, поручик Н. С. Таушев (гевальдигер 16 пехотной дивизии)… А.Г. Непенин…»[1128].
Наконец, составители тома письменного наследия и биографических материалов В. Ф. Раевского А. А. Брегман и Е. П. Федосеева также считают Таушева членом Союза благоденствия[1129]. С другой стороны, составитель биографического справочника «Декабристы» С. В. Мироненко полагает, что аргументы, предложенные ими для обоснования принадлежности Таушева к Союзу благоденствия, недостаточны[1130].
Исследователи проявляют осторожность при отнесении к Кишиневской управе новых лиц, не выявленных на следствии в качестве участников тайного союза. Они склонны считать их скорее «активными помощниками» Орлова и Раевского, не состоявшими в тайном обществе: «Помимо формальных членов Союза благоденствия в Кишиневе было несколько активных помощников Охотникова и Раевского, не принадлежавших к Союзу – это поручик Н. С. Таушев, прапорщик В. П. Горчаков, тот же И. П. Липранди»[1131]. Думается, безоговорочное вынесение перечисленных офицеров за пределы формальной принадлежности к тайному обществу все же преждевременно.
Определяющей причиной, на основании которой Таушева включали в число кишиневских декабристов, послужил факт его привлечения к делу Раевского, а также то обстоятельство, что Таушев пострадал по этому делу: хотя он и не был осужден, но в его отношении было вынесено отдельное постановление – «оставить в подозрении». Согласно окончательному решению Правительствующего Сената по делу Раевского, датированному 2 ноября 1827 г., Таушев был подвергнут строгому надзору, о чем имелись предписания Казанскому гражданскому губернатору и дворянскому предводителю этой губернии[1132].
Действительно, в нашем распоряжении нет документальных свидетельств, которые бы прямо и безоговорочно указывали на принадлежность Таушева к тайному обществу. Однако его привлечение к следствию по делу Раевского не было случайным, он обвинялся в сокрытии уличающих материалов, доказательств обвинения. Именно Таушев 5 мая 1822 г., получив предписание принять после ареста Раевского все материалы и имущество бывшей под управлением последнего дивизионной ланкастерской школы, приказал взять только книги («для чтения»), а рукописные учебные материалы, таблицы («прописи»), составленные Раевским для юнкерской и ланкастерской школ, и учебные тетради передал «служителю» капитана К. А. Охотникова, ближайшего товарища Раевского и сочлена по Союзу благоденствия, который их, вероятнее всего, уничтожил[1133]. Оправдание, представленное Таушевым на следствии по делу Раевского, рассматривалось следователями только как «предлог» и не принималось во внимание: якобы, придерживаясь данной ему инструкции буквально, Таушев передал бумаги Охотникову, поскольку счел эти материалы «совершенно ненужными для школы взаимного обучения», а вовсе не желая их утаивать. При этом он намеренно не затрагивал вопроса: употреблялись эти материалы в школе Раевского или нет[1134]. Уничтожение улик, сыгравшее действительно большую роль в ходе процесса Раевского, – тяжелое обвинение, поэтому и Охотников, и Таушев прилагали все усилия, чтобы представить дело в выгодном для себя свете.
В 1822 г. Таушева привлекли к допросам по «делу» Раевского, первоначальные показания были им даны не позднее середины апреля, очная ставка с Раевским состоялась 16 апреля 1822 г., допрос – 19 октября того же года
