Новое море - [12]

Оба мальчика остались у порога.

В открытую дверь Пташка увидел, что широкая труба, тянувшаяся к землесосу от самой степи, проходила, оказывается, через этот машинный зал.

Сева показал на большую, выкрашенную серой краской машину.

— Вот это она нагнетает воду, — сказал он. — Она так ее нагнетает, что вода несется по трубам вместе с землей вон туда, до самой дамбы. И там тоже так хлещет, что только держись! — добавил он и, спустившись по ступенькам, осторожно похлопал машину рукой, как большое, сильное животное.

Между тем его отец подошел к железному шкафу, стоявшему у стены, и стал надевать резиновые боты такой огромной величины, что казалось — их оставил здесь какой-нибудь великан.

— Смотри, какие боты! — воскликнул Пташка. — Это чьи?

— Старшего механика, — сказал Сева, нисколько не удивляясь.

А Стафеев, надев толстые резиновые перчатки и неуклюже шагнув в ботах, подвинулся к шкафу, встал на резиновый коврик и открыл дверцы. Затем он с усилием повернул колесо вроде руля и, закрыв шкаф, стал снимать боты.

— Это что он делал? — спросил Пташка.

— Ну, ток же отключал! — нетерпеливо сказал Сева.

— А боты такие зачем?

— Неужели не знаешь? Тут у электричества такое напряжение: проскочит искра — сразу убьет! А через резину она уж ни за что не проскочит!

Купаться с понтонов было очень хорошо. Мальчики то и дело ныряли вниз головой. А Севин папа сначала намылился, а потом, весь в белой пене, бросился в воду.

Он пыхтел, фыркал, отплевывался и, видимо, испытывал настоящее удовольствие.

Когда он затем поднялся на понтон, оказалось, что вся грудь у него и сильные загорелые руки до самых плеч разукрашены, как у вождя воинственного индейского племени. Кроме великолепных якорей, тут были изображены две диковинные синие птицы, змея с рыбьим хвостом и головой женщины; и не то луна, не то солнце, отбрасывающее вокруг тонкие синие лучи.

— Что это у вас? — спросил Пташка.

Но Стафеев только с досадой махнул рукой.

— Вот сделаешь глупость, а она на всю жизнь остается, — сказал он.

Когда они вернулись в каюту, он расстелил на столе газету, достал хлеб, зеленый лук, сел и, поставив перед собой миску с тушеным картофелем и мясом, стал есть.

— К этому бы хозяйству да полтораста капель! — мечтательно проговорил он. Щеки его надувались, он с хрустом откусывал продолговатые белые головки лука, как будто лук совсем даже не горький.

— Папа, — сказал Сева, — вот Пташка не верит, что тут море будет. Ведь правда будет?

— Даже целых два, — ответил отец. — Одно вот тут, с левой стороны. А второе, поменьше, мы сами накачивать будем.

— Как это? — удивился Пташка. — Разве море накачивают?

— Да, вот мы накачаем! — сказал Стафеев таким тоном, как будто он собирался сделать самое обыкновенное дело.

Пташка смотрел на него, открыв рот. У него вдруг мелькнула мысль, что, может быть, этот человек какой-нибудь великан — недаром же он надевает великанские боты, каких даже и быть не может у обыкновенных людей, и ест лук целыми головками, совершенно не морщась.

— Нам тут без моря нельзя, — продолжал Стафеев, кончив есть и с удовольствием закуривая папиросу. — Надо в канал воду пустить, чтобы пароходы могли плавать. Степь тоже надо поить, чтобы земля хлеб родила, виноград, рис.

Он встал и распахнул окно.

Пташка увидел из окна, что вся степь словно бы приподнимается по краям до самого горизонта, образуя лощину вроде огромного таза, в несколько верст длиной.

— Вот все это пространство мы зальем водой. Тогда на все хватит, — сказал Стафеев.

— Как же так? — не поверил Пташка. — Там же вон дома стоят, видите? И паровоз идет с вагонами! И экскаваторы стоят, видите, и столбы!

— Это ничего, — возразил Стафеев с прежним спокойствием. — Железную дорогу перенесем правее — там повыше будет. — Он сделал при этом такой жест рукой, как будто брал всю железную дорогу себе в горсть и переставлял ее на другой конец степи. — Хутора тоже передвинем дальше, телеграфную линию отведем к новому шоссе. А потом и море будем накачивать.

— Землесосами? — спросил Сева.

— Да нет, землесосами тут не обойдешься. Нам уральские рабочие такие прислали насосы, что в одну секунду по сорока пяти бочек воды подавать будут!

— Где же взять столько воды? — сказал озабоченно Пташка. — Ведь нужно целое море!

— Найдем и воды, — сказал Стафеев, плотнее усаживаясь на стуле и, видимо, сам увлекаясь рассказом. — Это только кажется, что воды нет, потому что вокруг все сухое — земля трескается, хлеб не растет, трава сохнет. А на самом деле сколько воды каждой весной уходит по рекам в море без всякого толку! А там и без того воды хоть отбавляй! Разве это порядок?

Прищурившись, он весело посмотрел на Пташку и на Севу.

Но они и не собирались ему возражать. Они уже сами понимали, что это не порядок.

— Вот Волгу уже перекрыли вверху, у Рыбинска. Слышали? — продолжал Севин отец. — Целое море там теперь. Дон тоже перекроем — новое море сделаем. Постепенно, ребята, везде порядок наведем!

Он вдруг посмотрел на часы, взял со стола опустевшую миску и перевернул ее вверх дном.

— Ну, все, что мог, я уже совершил! — сказал он совершенно другим тоном. — Забирай, сынка, посудину, — мне пора за работу.