Новенький - [33]

ВОСКРЕСЕНЬЕ, 21 ИЮЛЯ

В поезде на Сан-Себастьян с нами в купе едет пара из Германии, – как и все тамошние хиппи, они из кожи вон лезут, стараясь расслабиться. Предлагают нам хором попеть «Битлз», но мы с Барри знаем только слова «Вчера». Ева и Адольф, или как их там зовут, настаивают, что это круто, что они тащатся от «Вчера», так что мы закрываем дверь купе и начинаем петь. Мы уже начали, и тут до меня доходит, что всех слов я вообще-то не знаю. В древних песнях одно клево: можно двадцать раз пропеть первый куплет и звучать он будет совсем как настоящий.

Я обычно хором петь не люблю, но тут получилось забавно. Потом я вспоминаю, что «Битлз» пели знаменитую песню младших бойскаутов «Есть Подлодка желтая у нас»[22]. Эта еще лучше – можно знать одну строчку, полчаса ее долбить, и не соскучишься.

Только мы распелись, какой-то мудак из соседнего вагона жалуется, что на дворе два часа ночи, а он хочет поспать. Брюзга долбаный. Мы углубляемся в увлекательную беседу насчет того, что люди, которые никогда не путешествовали, вообще-то поразительно ограниченны.

«Эти люди, у которых сплошь работа-работа-работа, – они многому бы у нас научились», – говорит Ева. Мы все соглашаемся и, желая показать мерзавцу-соседу, что такое любовь и терпимость, всю ночь распеваем громче некуда.

К моменту прибытия в Сан-Себастьян мы, понятно, устаем, поэтому все утро дремлем на пляже. Затем вчетвером отправляемся искать комнату. По дороге встречаем двух датчанок, обе в розовых тапочках, пурпурных трениках с начесом, розовых спортивных фуфайках, с пурпурными лентами в волосах и с розово-пурпурными рюкзаками. Они вместе с нами направляются в хостел.

В хостеле мест нет, так что мы вшестером рыщем по округе в поисках дешевой гостиницы. Все гостиницы забиты, и к тому же совсем не дешевы. Решаем переночевать на пляже, но только мы устраиваемся на ночь, как дружелюбный местный житель подваливает к нам и красочно живописует новую сан-себастьянскую моду: ронять булыжники на головы спящим туристам и, пока они валяются без сознания, грабить их.

Это несомненная ложь, однако мы верим. Особенно датчанки, впадающие в пурпурно-розовую панику. Я злюсь и завидую, потому что хочу паниковать тоже, но они успели раньше. Немцы пытаются паниковать расслабленно, но получается у них неважно. Затем принимается паниковать Барри, от чего вспыхивают немцы, впадающие в нормальную панику. Теперь я тоже могу запаниковать.

Где-то в отдалении я, кажется, слышу дружелюбный смех местного, но точно не уверен, потому что слишком занят своей паникой.

Когда наша трясучка снижается до точки кипения, мы решаем направиться к черте города и найти какое-нибудь уединенное местечко, чтобы улечься там.

В конце концов приземляемся на вершине лестницы, ведущей в роскошный многоквартирный дом. Идеально – тихо, места как раз достаточно для шести спальников, да еще ошеломительный вид на залив. Будь это гостиничный номер, он обошелся бы нам в целое состояние. Все, кроме датчанок, совершенно счастливы – это в сотню раз лучше любого хостела.

Через пять минут мы четверо лежим рядком в спальниках. Спустя три четверти часа датчанки распаковали свои рюкзаки, достали пижамы, по очереди сходили за угол, переоделись, вернулись, упаковали одежду в рюкзаки, по очереди сходили за угол, смыли макияж, почистили зубы, раскатали пенки, раскатали спальники, приняли витамины, переложили поближе туалетные принадлежности, витамины и пасты в рюкзаках, сняли туфли, причесались и зачесали назад волосы, надели чистые ночные носки и залезли в спальники.

А потом принялись возиться с контактными линзами.

Мы вчетвером недоверчиво наблюдаем за этим шоу.

Среди ночи просыпаюсь от яростного шепота датчанок. После продолжительного спора одна вылезает из спальника, распаковывает рюкзак, достает пурпурные треники с начесом и розовую спортивную фуфайку, надевает их поверх пижамы, надевает розовые тапочки и исчезает за углом. Вскоре после этого я слышу снизу громкое ругательство сплошь из гласных, и затем смущенная датчанка появляется вновь в мокрых тапочках.

По ее лицу ясно читается, что это худшая ночь в ее жизни. Я с трудом сдерживаю смех. Это становится еще тяжелее, когда я слышу, как она дрожащим голосом рассказывает, что произошло. Не требуется глубокого знания датского, чтобы уловить суть ее разъяснений. Что-то вроде:

– Я убита. Я хочу умереть. Я пописала на розовые тапочки. Мне никто не говорил, что путешествие будет вот таким. Это так унизительно. Только выехала из Дании, и пожалуйста – писаешь на улице. Без туалета. Почему мне мама никогда не говорила, что на холме не надо садиться попой к вершине?

Мой спальник так трясется, что приходится притвориться, будто у меня ночной кошмар про насильственное кормление козьим сыром.

ПОНЕДЕЛЬНИК, 22 ИЮЛЯ

Когда я просыпаюсь, датчанки уже исчезли. Первым делом я ищу след мочи на ступенях. Он все еще там, я показываю его Барри и рассказываю историю. Он так потрясен этим повествованием, что рассказывает Еве, а та в свою очередь – Адольфу, и мы все долго хохочем.

Мне приходит в голову, что струйка мочи должна выписывать слово «датский», как оно выписано жиром у датских свиней, но, видимо, это не тот случай.