Новеллы - [244]

Половина седьмого. Его просили быть к семи. На целый час раньше, чем обычно. Должно быть, позвали к какому-нибудь особенно закоренелому преступнику. Комендант свое дело знал. Ну, с божьей помощью… Ему приходилось встречаться со всякими…

Священник не спешил. Он вспомнил, что после обеда забыл вымыть руки и теперь долго тер их жесткой щеткой и мылом. Теперь надо соблюдать все меры предосторожности больше, чем во времена переселения народов и крестовых походов. По всем улицам шатаются русские эмигрантки, префект уже второй раз приказывал оцепить восточные кварталы и произвести санитарную проверку. За один только день отправили в венерическое отделение приюта св. Димитрия сто сорок человек. Ни к перилам, ни к дверным ручкам нельзя прикасаться руками.

Было уже без десяти семь, когда священник собрался в путь. Спешить было некуда. Церемония исполнения приговора никогда не начинается ранее полуночи, а к тому времени он вполне управится. Он по опыту знал, что иногда приходится подолгу сидеть в конторе и скучать.

Он взял со стола книгу и подумал: брать ее с собой или не брать? «Reigen» [21] Шницлера. В тюрьме, конечно, никто понятия не имеет ни об этой книге, ни о ее авторе. К нему самому она тоже попала случайно, но содержание его заинтриговало. Ведь никто не посмеет полюбопытствовать, что он читает. Он положил книгу в карман и облачился в свое длинное одеяние.

Солнце уже опустилось до зубчатой линии леса на горах.

Расплавленное теплое золото заливало городские улицы. Если бы не гул трамваев и автомобилей, доносившийся из центра, вероятно, можно было бы услышать и мычание коров, возвращающихся с горного пастбища, и звон их колокольчиков.

Вся окраинная улица знала, куда идет священник. Когда он, выйдя на крылечко, натягивал перчатки, женщины, сидевшие с вязаньем возле домиков, и играющие дети поворачивали головы в его сторону. Даже точильщик у мясной лавки переставал нажимать на подножку и, придерживая обеими руками широкий, похожий на сломанный меч резак, смотрел, куда пойдет священник: направо — погулять за городом или к центру.

Конечно, ему нужно было в город, в противоположный конец его, где в бывшем доминиканском монастыре устроили тюрьму. Уже третью тюрьму — так как две главные были переполнены и арестанты стали разбегаться из обнесенных колючей проволокой загородок.

Священник невольно втянул шею в поднятый воротник. Ему неприятны были эти любопытные зрители, которые знали, куда он направляется. А кое-что было еще неприятнее. Когда он проходил мимо выкрашенной в желтый цвет двери, за ней пряталась жена оперного хормейстера, сделав вид, будто не замечает его. Два мальчугана, которые только что были увлечены игрой в пуговицы, разинув рты смотрели ему вслед. Продавец мороженого торопливо перешел на другую сторону улицы. Всюду при приближении священника умолкали разговоры. Это были неприятные, ужасно неприятные люди — они знали, куда он направляется.

Он уже стал нервничать. Увидев издали двух дочерей профессора Чижа, поскорее зашел в молочную.

Продавщица как-то странно выпучила глаза и сложила руки на толстом животе. Священник с шумом бросил трость на голый столик и сел.

Он не раз заходил в неурочное время съесть стакан простокваши, и, бывало, продавщица ни на минуту не закрывала рот. Она всегда знала какие-нибудь новости о состоянии здоровья бедного короля. На этот раз она быстро, даже слишком быстро, подала требуемое и скрылась в задней комнате, не затворив за собой дверь.

Чуть ли не залпом выпив стакан, священник бросил на стол монету и вышел. Странные люди! Он-то в чем виноват? Его ведь приглашают не разбирать дела и судить — это его не касается. Он только выполняет свои обязанности.

Движение на центральных улицах немного рассеяло и развлекло его. Здесь никто не обращал на него внимания, только изредка здоровался кто-нибудь из знакомых. А когда он дошел до окраины, на узких уличках уже стемнело. Не спеша поднимался он по пологому склону горы. Едва дошел до ворот, как старинные башенные часы пробили девять.

Словно по подземному ходу, шел священник по каменному, бесконечно сводчатому коридору. Висевшие в ряд электрические лампочки, казалось, спускались впереди все ниже и ниже. Ноги ступали по каменным плитам пола, иногда какая-нибудь расшатавшаяся плита неприятно громыхала. А всякий резкий звук казался здесь неуместным.

В тюремной конторе было, как всегда, уныло. Помощник коменданта корпел над бумагами. Стоявшая перед ним лампа горела ярко, но оливково-зеленый абажур отбрасывал на стол небольшой светлый круг, внутри которого флегматично двигались жилистые, волосатые руки помощника. Немного повыше поблескивала его лысина. Лампочка под потолком разливала по низкой просторной комнате слабый полусвет.

Священник заметил, что в соседней комнате никого нет. Ему не хотелось сидеть там одному. Он снял шляпу и опустился на скамью.

В нескольких шагах от стола в угодливой позе стоял старший надзиратель и ждал, когда начальство кончит писать. Позади него вытянулись два конвоира в касках, держа винтовки к ноге. По всей видимости, они ждали очень давно, так как все время переминались, стараясь не стучать сапогами на толстых подошвах.