Новеллы - [7]

И так как Куленбек и Кессель были истинными врачами, то они говорили об этих случаях, сидя после операции в кабинете Куленбека. Здесь оказался и Флуршюц.

— Жаль, что вас сегодня не было с нами, Флуршюц, — сказал Куленбек, — вам бы определенно понравилось. Только и доучиваешься все время. Просто грандиозно!.. Если бы мы там одного не прооперировали, он бы так никогда и не отделался от своей хвори… — Куленбек засмеялся. — А теперь он уже через шесть недель сможет снова под пули пойти.

Кессель сказал:

— Я только хотел бы, чтобы нашим бедным пациентам от больничной кассы жилось бы так же хорошо, как здешним.

Куленбек спросил:

— Вы знаете историю преступника, который подавился рыбьей костью? Этому человеку сделали операцию, чтобы его можно было па следующее утро повесить. Таково уж наше ремесло.

Флуршюц сказал:

— Если бы все врачи воюющих сторон забастовали, войне скоро пришел бы конец.

— Ну что ж. Флуршюц, начинайте забастовку!

Флуршюц добавил:

— Все дело в том, что мы тут рассиживаемся и беседуем о более или менее интересных случаях, ни о чем ином не думая… У нас вообще нет времени думать о чем-то ином… И так повсюду. Людей пожирает то, что они делают… Прямо-таки пожирает.

Доктор Кессель вздохнул:

— О господи, мне пятьдесят шесть, так о чем же мне еще прикажете думать? Единственная радость — вечером до своей постели добраться!

Куленбек спросил:

— Хотите по рюмашке в счет армейских издержек?.. В два часа поступят еще около двадцати человек… Принимать их останетесь?

Он встал, подошел к стоявшему у окна шкафу с медикаментами, достал из него бутылку коньяка и три рюмки. Когда он стоял у окна, протянув руки к верхней полке шкафа, на свету вырисовался четкий контур его бороды, придавший всей фигуре внушительный вид.

Флуршюц сказал:

— Нас всех опустошает профессия, с которой мы связались… Да и солдатчина этому помогает и весь этот патриотизм… Никогда не возьмешь в толк, что творится за пределами твоих служебных дел.

— Врачам, слава богу, философствовать необязательно, — сказал Куленбек.

Вошла сестра милосердия Матильда. Теперь уже не по виду, а по исходившему от нее запаху казалось, что она только что вышла из ванны. А может быть, это только казалось, что она должна так пахнуть? Узкое лицо сестры Матильды с длинным носом совсем не соответствовало ее красноватым рукам прислуги.

— Господин майор медицинской службы, звонили с вокзала: транспорт прибыл.

— Ладно. Давайте-ка еще по сигаретке на дорожку… Вы с нами, сестра?

— На вокзале и так уже две сестры. Карла и Эмми.

— Тогда все в порядке… Поехали, Флуршюц!

— «Со стрелою и луком…»[12] — бесстрастно продекламировал доктор Кессель.

Сестра Матильда задержалась в дверях. Ей нравилось бывать в этом кабинете. Теперь, когда все они выходили, Флуршюц поглядел на веснушки у ее волос, уловил блеск белокожей шеи и слегка растрогался.

— До свидания, сестра, — сказал Куленбек.

— До скорого свидания, сестра, — сказал Флуршюц.

— Прощайте. С нами бог, — сказал доктор Кессель.

В операционной доктор Флуршюц осматривал культю лейтенанта Ярецки:

— Хороша, хороша, ничего не скажешь… Шеф вас на днях выпишет… Будете довольны, не так ли?.. Куда — нибудь на отдых.

— Ну, конечно, буду доволен: самое время отсюда сматываться!

— Согласен. Не то еще, не приведи господь, свихнетесь, и придется нам вас тут оставить.

— Здесь только и делаешь, что накачиваешься… Я к этому по-настоящему лишь в лазарете привык.

— А что, раньше не пили?

— Нет, никогда… То есть пил, конечно, но немножко, как все пьют… Я, знаете ли, учился в политехническом, в Брауншвейге… А вы где диплом заработали?

— В Эрлангене.

— А, ну, значит, и вы в свое время там как следует надрызгивались. В таких городках это само собой получается… А когда так вот торчишь, как здесь, старое вновь наружу прет… — Флуршюц тем временем продолжал ощупывать культю. — Глядите-ка, доктор, это сволочное место никак не хочет заживать… А что слышно насчет протеза?

— Заказан… Без протеза мы вас не отправим.

— Прекрасно. Постарайтесь тогда, чтоб его поскорее прислали… Если бы вы здесь не были заняты своей работой, вы бы тоже стали опять за галстук закладывать.

— Не знаю… Я ведь не только работой занят… А вас, Ярецки, никто ведь ни разу с книгой не видел.

— Скажите-ка, только по-честному, вы в самом деле читаете всю эту уйму книг, которые у вас в комнате по всем углам разложены?

— Да.

— Удивительно… А есть в этом смысл?

— Ни малейшего.

— Ну, вы меня успокоили… Знаете что, доктор Флуршюц?.. Я уже стою на приколе… Вы столько народу откомандировали в мир иной. Вас тут для этого и держат. Но когда знаешь, что по-настоящему убил одного — другого, тогда уж до гробовой доски никакой книги в руки не возьмешь… Такое у меня чувство… Уже со всем счеты покончены… Потому-то и войне никогда конца не будет…

— Смелый полет мысли, Ярецки! Что вы сегодня пили?

— Ничегошеньки, трезв как грудной младенец…

— Ну осмотр окончен… Самое позднее — через две недели начнем работать с протезом… Вам придется поучиться, как школьнику… Вы же собираетесь чертить…

— Да, собираюсь вроде бы, хоть и не могу себе это представить.

— А как же с АЭГ?

— Итак, значит, ученик протезной школы… Иногда мне кажется, что вы, хирурги, отхватили у меня эту штуку не потому, что этого ваша наука потребовала, а просто, так сказать, справедливости ради: из-за того, что я одному французу гранату под ноги швырнул.