Новелла современной Румынии - [23]

— Мы члены профсоюза, — ответили они на мой вопрос, не состоят ли они в партии.

— А заседания у вас проводятся?

— Это не дозволено.

— То есть как?

— Запретил товарищ Кырцэ, а он член партии. «Вы что хотите, чтобы я вас в райком отвел?» — сказал он.

— Ну, а жизнью вы довольны? Как живете?

— Как цыпленок в нужнике, — прощения просим, — ответил один из них.

— Плохо живем, очень худо, — подтвердил второй. — Норм у нас нету, из жалования вычитывают, да и вовремя не выплачивают, харчей не выдают, карточек не выделили.

— А почему же вы не уходите?

— Убьет нас товарищ Кырцэ.

Я слушал и не верил своим ушам. Даже неловко было смотреть людям в глаза.

— А вы здесь поработали, я вижу.

— Ясное дело, поработали. Посадили картошку и лук, посеяли салат, да и парники подготовили.

— А половодья не боитесь?

— А это не наше дело. Мы делаем, что прикажут. Теперь строим дамбу, во-о-н там, видите! Протянем ее вокруг всего огорода.

Чуть поодаль мы увидели плетень, укрепленный песком и землей. Низенький, высотой меньше метра, плетень тянулся метров на семь. Да такую дамбу легко перемахнет и заяц.

— И это защитит вас от воды?

— А так приказал товарищ Бэрбунк.

— А это кто еще такой?

— Главный огородник, — ответил за них Тоадер. — Фашист и жулик, работает на пару с Владом.

«Жаль, конечно, ежели такое добро, — подумал я, рассматривая обширный огород и тучную землю, — не попадет в руки трудящихся. Ведь коли вода не разольется, как прежде, то это большое дело. Огород будет для рабочих».

С холма была хорошо видна белесая вода быстро текущей реки. Как сказочный змей, сжимала она пойму, а с одной стороны огорода протянула еще рукав по галечному берегу, словно для того, чтобы скорей ее удушить. В это время воды реки уже накапливались и в Валя Стярпэ. Оттуда появились Симеон и Гиоака, узнавшие о нашем приходе.

— Жалеете небось о пойме? — спросил я Симеона.

— Ясно, жалеем. Нешто не видишь, что с ней разбойники сделали?

— Хотите заполучить ее обратно?

— А что теперь с ней делать? А ну, поди сюда на край холма, увидишь, как вода подкапывает и разъедает берег, как раз там, где мазанка. Не пройдет и года, и она сожрет весь холм. Пойма погибла, и леса-то не осталось, чтобы укрепить берег. Вода смоет и каменную дамбу.

— Неужто так и пропадет пойма Вырнава?

— Ясно, пропадет, царство небесное старику, — подтвердил Гиоака. — Хорошо, что он хоть не дожил до этого.

— А разве нельзя укрепить дамбу?

— А кто ее будет укреплять? — махнул рукой Симеон. — Каменоломня, что ли?

— Ясное дело, каменоломня, ведь им камня не занимать… — не сдавался я.

— Одного камня недостаточно, — перебил меня Тоадер. — Лесу-то нету. Вот разольется вода и смоет всю землю. Вода-то и раньше разливалась, но землю не смывала: деревья мешали. А теперь она ее уносит: деревьев-то больше нету. Старый Вырнав трудился здесь лет сорок — пятьдесят, а теперь вновь надо взяться с самого начала: чтобы усмирить реку, потребуется вложить уйму камня. А кто это поймет на каменоломне? Влад? Да ведь он зять Здрынгэлэу, а тот только рад, коли участки других гибнут, чтобы у него одного осталась хорошая земля.

Я смотрел на реку, и она все больше и больше напоминала мне сказочного змея, вонзившего зубы в холм и пытающегося удушить землю в своих могучих кольцах. Вода все прибывала.

Когда мы уходили, погода снова испортилась, и над горами нависли тяжелые тучи. На западе солнце заволокли мрачные свинцовые громады.

По возвращении я сразу же отправил заказное письмо в Бухарест брату Симеона. Мы когда-то были хорошими друзьями. Правда, он был теперь большим человеком, а я простым бухгалтером в кооперативе, но кто знает, быть может, он ответит.

Он не ответил, но сам приехал на седьмой день после того, как я послал письмо.

До Арада он летел на самолете, а оттуда прибыл в село поездом, никого не предупредив.

Он сильно постарел и весь поседел. Ему можно было дать за шестьдесят, хотя на самом деле минуло лишь пятьдесят. Только лицо у него осталось детское. Внимательно и ласково слушал он всех, а сам не говорил и трех слов в час. А как скромно был одет: серый костюм, кожаное пальто, толстые ботинки на резиновой подошве, на голове — овечья шапка.

Вечером того же дня к нему приехали секретари райкома партии. Остановился он у своей сестры. Там же он с ними беседовал до поздней ночи.

О его приезде сразу же все узнали, и на второй день к нему повалило множество всяческого народа: крестьяне, рабочие, мужчины и женщины. Он выслушивал всех молча и лишь изредка вставлял слово или задавал вопрос. На третий день вместе с секретарем райкома мы поехали на пойму. Там потолковали с рабочими. Был там и один наш старый друг Саву Толан, который теперь работает в районном центре, по военной линии. Изредка они перекидывались между собой словами, из которых я разобрал лишь несколько: «лесозащитная полоса» и «дело врага». Затем он тихонько потолковал с Саву Толаном, и я расслышал лишь слова «генеральный штаб».

— А Влад знает все это? — спросил он погромче.

— Весьма возможно, — ответил Толан. — Бывший офицер, теперешний начальник каменоломни… его хорошо знает секретарь райкома. Он был под его началом в тысяча девятьсот сорок третьем году в саперном полку.