Новелла ГДР. 70-е годы - [43]

Уже тринадцати лет он превратился в нечто необыкновенное, а именно в батрака, умеющего читать и писать.

Четыре года спустя он подтвердил мнение односельчан о его находчивости, покинув в страстную пятницу 1844 года свою батрацкую каморку и отправившись на второй день пасхальной недели в Дрезден. На следующий день он спозаранку занял место в очереди среди тех, кто искал в столице Саксонии постоянного заработка. Рядом с ним, в прямом и переносном смысле слова, был пожилой родственник, по совету которого Ян нанялся дворовым работником, конюхом и помощником возницы к одному торговцу. У этого торговца был в новой части Дрездена, неподалеку от дворцового моста, двухэтажный дом с несколькими прилегающими к нему дворами, где размещались каретные сараи и товарные склады.

Новая работа была не столь уж незнакома крестьянскому парню, окружение утратило вскоре свою удручающую непривычность для веселого и умного малого, который, как только ему выпадал свободный часок, бродил по улицам и переулкам Дрездена, всему удивляясь и все в себя впитывая. У него было хорошее зрение, но главное — хороший слух и переимчивый язык. За несколько месяцев он достиг того, на что у иного, приехавшего сюда, как и он, из сорбской стороны на заработки, уходило полжизни. Ян научился так хорошо говорить по-немецки, вернее, по-саксонски (это еще труднее), что сорбский акцент у него был едва уловим.

Может быть, поэтому, но прежде всего благодаря своей смышлености и, конечно же, находчивости он уже через год стал домашним слугой. Это привело к более тесному общению с хозяйской семьей. Благодаря своему открытому, совершенно не лакейскому нраву, а также, пожалуй, потому, что был высокого роста, темно-русый, светлокожий и голубоглазый, словом, имел приятную внешность, завоевал Ян расположение хозяйки и особенно — как он весьма сдержанно и безо всякой задней мысли сообщал своим родным — ее младшей дочери.

В ту пору текли в карман торговцу все новые и новые деньги от каждой железной дороги, проложенной в Центральной Европе. Он воздвиг себе на высоком берегу Эльбы виллу со множеством комнат, послал Яна в школу для слуг и сделал его своим Первым слугой, как значилось у того в расчетной книжке. В кругу своих английских компаньонов купец, возможно, именовал его даже дворецким.

Говорят, карьера портит людей, и еще: кривое дерево все больше к земле клонится. Но Ян был не такой породы. И хотя его положение теперь значительно улучшилось, он стал чаще, чем прежде, бывать в деревне у родных. Его брат Николас стал тем временем плотником и отцом молодого семейства, и Ян был крестным одного из его детей. Во время крестин ему так приглянулась крестная, молодая родственница его невестки, что позднее он в шутку утверждал, будто взял себе жену из купели. Как бы он ни говорил — девушке не было тогда еще и шестнадцати, — обвенчались они, во всяком случае, через два года. За три воскресенья до свадьбы он привез невесте необычный для сына бедных крестьян подарок: восемь тяжелых старинных серебряных монет, скрепленных палевой лентой. В первом ряду четыре монеты, во втором — три и одна — как завершение. Самой старой монетой был двойной талер с изображением герцогов Саксонского курфюршества Августа Христиана и Иоганна Георга.

Молодая чета получила вдобавок к бывшему каретному сараю большую комнату и еще бо́льшую кухню: жена стала прислуживать в господском доме. Их совместный заработок был в десять раз больше, чем получал здесь на первых порах Ян. Молодой женщине их жизнь казалась хорошей, почти изысканной, а вот ее муж начал подумывать, как бы вложить свои гроши в те же дела, куда его хозяин-купец помещал груды талеров, и добиться если не богатства, то хотя бы благосостояния.

Подобные мысли, не столь уж чуждые некоторым и в наши дни, свалились на Яна, как падают иногда вишни, когда тихо сидишь под вишневым деревом, которое разоряют в это время скворцы. Яну стало как раз известно, что его господин заработал большие деньги довольно странным при ближайшем рассмотрении способом: он закупил в Гамбурге судовые грузы, в глаза не видав ни Гамбурга, ни корабля, ни товара, и вагонами, не выходя из своей конторы, продал тот же товар в Дрезден.

И вагонами, так сказать, увеличилось при этом его богатство.

В школе для слуг Яна учили — хороший слуга должен, мол, в определенных случаях забыть, что он человек, ничего не слышать и не видеть. То, как зарабатывал деньги его хозяин, относилось, несомненно, к таким случаям.

После долгих колебаний Ян счел себя вправе все видеть и слышать, а своей находчивой голове приказал привести увиденное и услышанное в порядок. Однако все, в чем Ян с трудом разобрался, снова смешалось, когда он узнал, что для покупки товаров купцу понадобились вовсе не деньги, а его кредитоспособное имя. Это не укладывалось в его сознании, сколько бы он ни прислушивался и ни приглядывался. Тут он вспомнил старую мудрость, что глупец лезет в воду, не зная броду, тогда как умный выходит сухим из воды.

По многим причинам трудно задавать вопросы вышестоящему также и потому, что ни один золотой дукат не откроет медяку, как он покрывает золотую испанскую монету и брюхатит ее. Самое большее, он покатится со смеху, представив, что знатная монета снизошла до нищенского пфеннига. А уж коли такое случится — ведь и у царственных принцесс рождаются иногда отпрыски от простых смертных, — что это за кривоногие, косоглазые ублюдки!