Новая Земля - [2]

- Господи! - сказала мама, выглянув из ворот, - до чего же опускаются женщины.

Папка неопределенно усмехнулся.

- У нее, наверное, имеются дети, - говорила мама, нахмуривая свой высокий белый лоб. - А что из них получится при такой-то матери?

Женщина направилась к маме с папкой. Поправляла платье, волосы и пыталась казаться трезвой, изобразить на лице серьезность; как это свойственно таким людям, ей, видимо, хотелось показать себя человеком не последнего десятка.

- Здрасьте. - Ее голос с хрипотцой.

- Здравствуйте, - враз ответили мама и папка.

- Вы переехали, ик! на нашу улицу жить? - спросила она очевидное.

- Жить, жить, - ответил папка, слегка улыбаясь.

- А меня зовут Клава. Живу вот тут. Ваша, ик! соседка.

Она указала на дом, в котором была разломана дверь и выбито окно. Возле него было намусорено. На месте забора торчали темные столбы: доска от забора, как мы потом узнали, были использованы зимой на дрова.

Разговор не получался. Папка взялся перетаскивать вещи. Мама хотела было уйти в дом, но соседка придержала ее за руку.

- Троечку не займете? Завтра же, вот вам крест, отдам.

- Мы так поистратились с переездом... - начала было мама, но соседка прервала:

- Ну, рублик хотя бы, а? Завтра, вот вам крест, отдам.

Мама несколько секунд поколебалась и выгребла из кармана мелочь. Соседка стала обнимать маму, горячо благодарить, клясться. Эти деньги она не вернула ни завтра, ни послезавтра - никогда.

- А это мой сынок, - сказала она, ласково привлекая к себе Арапа.

- Опять напилась, - пробурчал он, пробуя освободиться.

- Ну-у, разворчался мой вороненок. - Одной рукой она напряженно держала вырывавшегося Арапа, а другой как бы шаловливо трепала его жесткие, похожие на собачью шерсть волосы.

От неловкости мама не знала, куда смотреть.

- А это ваша? Ишь, какая милая матрешка.

Соседка потрепала за подбородок Настю, которая крепко держалась за мамин халат и смотрела на "тетю-ведьму", как она ее после назвала, так, как, помню, смотрела фильм "Вий".

- Сколько ей?

Но мама ответить не успела: Арап неожиданно со всей силы рванулся из рук матери и, освободившись, толкнул ее на поленницу. Женщина вскрикнула и заплакала. Арап убежал. Мама говорила ей что-то в утешение, но в ее тоне не чувствовалось искренности.

НЕСКОЛЬКО СЛОВ О МАМЕ И ПАПКЕ

Мама, помню, вставала по утрам очень рано и первой в семье. Ее старая железная кровать скрипела, и это иногда будило меня. Я в полусне сквозь ресницы видел, как мама не спеша одевалась. Поверх какого-нибудь застиранного, носимого помногу лет платья, надевала черный халат. Она получала халаты на работе и носила их постоянно, чтобы беречь платья, да и в любой работе удобно было. Себе она покупала очень мало и незначительное, а все нам и нам, своим детям. Одевшись, первым делом шла в стайку к поросятам. Через стенку я слышал, медленно засыпая в теплой, мягкой постели, как они с хрюканьем кидались к ней навстречу, как она им говорила:

- Что, что, хулиганье мое? А но, Васька, паразит, куда лезешь? Сейчас, сейчас дам.

Она выливала в корыто варево, приготовленное вечером, и поросята громко принимались чавкать. Потом кормила куриц, собак и уходила на работу. Мама мыла полы в конторах и магазинах.Вечерами работала по дому: стирала, полола, чистила, шила, скребла, варила, и многое другое делала, что мне представлялось скучным и неинтересным. "И охота ей заниматься всем этим! Взяла бы играла, как мы", - совершенно серьезно думал я.

В детстве я часто болел. Мама нас, пятерых детей, часто лечила сама; в редких случаях приходилось обращаться в больницу. Нередко натирала меня какими-то пахучими травными жидкостями и мазями. Мне было всегда приятно от легких прикосновений ее смуглых, теплых рук.

- Мам, только бока не надо - щекотно, - улыбаясь, просил я.

- Вот бока-то, Сережа, как раз и надо, - говорила она своим тихим, спокойным голосом и начинала усерднее тереть бока. И я догадывался, что она делала это не только для того, чтобы втереть в них лекарство, а еще и затем, чтобы пощекотать меня, но притворялась, что получается само собой. Брат Сашок неожиданно заявлял маме, что тоже заболел, и просил потереть и ему бока. Она щекотала Сашка, обцеловывала его маленькое разрумянившееся лицо. Покомнатерассыпалсятонкийголос смеющегося брата, и пищал он по-девчоночьи

звонко.

Натирала меня всего, укрывала ватным, сшитым из лоскутков, одеялом, которое мне очень

нравилось своей пестротой; поверх накрывала серым шерстяным и тщательно подтыкала его со всех сторон. И сразу же бралась за какую-нибудь работу. Но мне хотелось с ней еще поиграть. И я, вытягивая шею из-под одеяла, с некоторой ревностью в душе смотрел на брата, который крутился возле мамы, мешая ей работать, и просил "ичо почекотать". Она отпугивала его. Он, вспискнув, отбегал в сторону или залезал под стол и смеялся; а потом на цыпочках подкрадывался к маме.

Помню, однажды, прогостив три месяца с сестрой Настей, которая была младше меня на два года - а мне тогда было пять лет, - в деревне у тети, мы приехали домой и увидели в маленькой кровати, в которой я и сестры тоже когда-то спали, страшненького, красноватого ребенка; мама сказала, что он наш брат Сашок.