Новая надежда России - [33]

Оказалось, что в кабине есть магнитола, и кто-то забыл в ней диск со старым британским альбомом, который раньше мне довелось слышать лишь вполуха. Эту короткую, в несколько песен, запись я прослушал, наверное, раз десять, и в конце концов, даже начал разбирать слова, примеряя их к истории, в которую умудрился влипнуть: “The Head of State has called for me by name, but I don’t have time for him. It’s gonna be a glorious day… I think my luck could change¹” – выпевал небрежный фальцет. Может, это как раз про меня и Надю? Или совсем наоборот?

Как бы то ни было, короткий кусок московской автострады сменился узким шоссе, протянувшимся через три области – отличных друг от друга, как мне показалось, только особым узором колдобин и выбоин. Шоссе перешло в совсем уже щербатую районную трассу, на протяжении сотни километров которой мне встретилась лишь пара темных, словно вымерших, деревень, а уже от трассы нырнула в темноту дорожка из рассыпающихся аэродромных плит с торчащей во все стороны арматурой. Она и привела меня в городок, больше похожий на деревню – из-за обилия одноэтажных деревянных домиков и заснеженных огородов, выстроившихся вдоль щебенчатых улиц. Я было подумал, что добрался до места, но ошибся. Это пока ещё было село с названием просто Мантурово, в то время как мне нужно было Мантурово-Верхнее – об этом напомнил навигатор. До этого второго нужно было проехать ещё добрых пятнадцать верст по той же бесконечной и безжизненной бетонке, и когда я, чертыхаясь и обруливая выпирающие края плит, проделал этот путь, то оказался в совсем уже крошечном поселении. Оно состояло из десятка хрущевских девятиэтажек, окруживших подобие центральной площади с местными достопримечательностями: единственным магазином, облупленным зданием администрации, детским садом (всё того же неуютного, панельного вида) – и новехоньким православным храмом, собранным из свежеструганного бруса. Несмотря на весь мой скепсис относительно культовых сооружений и их обитателей, я вынужден был признать, что церковь выглядела единственным жизнерадостным элементом в этом беспросветно унылом архитектурном ландшафте, особенно невеселом в серых утренних сумерках. Однако и это был ещё не конец пути. От поселка до промзоны вела трехкилометровая дорога – неожиданно приличная, гладкая, широченная, как взлётно-посадочная полоса, – но местами сплошь заваленная глубокими снежными сугробами, нанесёнными ветром с окрестных полей. В этих торосах была пробита извилистая колея, которую огромные колеса моего вездехода преодолевали без труда и даже с некоторой лихостью, но вот простым местным автомобилистам, подозреваю, зимой приходилось несладко. Да и летом, вероятно, тоже. Странно, в каких, казалось бы, неприспособленных для жизни местах умудряются существовать люди – и, наверное, быть счастливыми при этом. Иначе зачем бы они стали здесь селиться?

Неудивительно, что после такой долгой ночи я уснул, как убитый. Лежанка кровати оказалась жёсткой и узкой, но мне, непривередливому в вопросах личного комфорта, удалось на редкость неплохо отдохнуть. И вот, проспал!

Как бы то ни было, кортеж заводских автобусов уже всё равно отчаливал от остановки, поднимая в воздух тучу зимней пыли. Но поторопиться было нелишним, и я стал готовиться к выходу в открытое пространство промзоны номер два городка Мантурово-Верхнее. Всухую и наскоро перекусил запасами из немудрёного офицерского пайка, запил водой – кипятить чай было некогда. Умылся и даже исхитрился принять короткий душ в крохотном отсеке умывальника. К счастью, люди, готовившие для меня машину, предусмотрели всё, что возможно, с истинно военной пунктуальностью: проведя ревизию ящиков, прикрученных к полу и стенам будки-кузова, я обнаружил полный комплект одежды своего размера, включая сменное белье. Там было пальто, больше походившее на шинель, шапка, фасоном напоминавшая фуражку, костюм – такой же, как обычный деловой, но военного темно-зеленого оттенка, высокие зимние туфли из коричневой кожи. Натянув всё это на себя, я покрутился у отражения в полированной металлической поверхности шкафа, и остался доволен: вид у меня был, несомненно, значительный и служивый, хоть и без каких-либо знаков различия. Особенно меня порадовало то, что, сбривая бороду, я оставил усы – тогда мне показалось, что они делают меня похожим на молодого Фредди Меркьюри, зато в сочетании с моим теперешним строгим видом, растительность, наоборот, придавала мне солидности, делая старше лет на десять. Это было очень кстати, потому что моя собственная потертая кожаная косуха и берцы вряд ли вызвали у суровых пролетариев паровозоремонтного завода должное доверие к моей персоне. Пистолет я засунул в кобуру под мышкой – на всякий случай. Короче говоря, я по-прежнему не представлял, какие испытания меня ожидают, но, без всяких сомнений, ощущал себя вполне к ним готовым.

От вереницы автобусов с рабочими уже и след простыл, и проходная встретила меня тишиной и неприветливым запустением. Бесформенная бабушка-вахтер, облаченная в линялую форму хаки, одиноко смотрела телевизор в наушниках, и не обратила на моё появление никакого внимания. Пришлось постучать по толстому зеленому стеклу её каморки, чтобы она подняла голову и одарила меня равнодушным, невыразительным взглядом. Я сказал, что мне нужен капитан Слизняков, и спросил, где я могу его найти. Старуха пожевала губами и молча подтолкнула ко мне засаленный телефонный справочник, кивнув на аппарат в углу – дескать, сам ищи, не мешай, – а затем снова уткнулась в мельтешащий телеэкран (я не без удивления заметил, что вахтершу увлекло не какое-то содержательное зрелище, а рябь помех, рассматриваемая, видимо, по привычке). Ну ладно: нахмурив лоб, я принялся штудировать слипшиеся страницы с напечатанными на машинке фамилиями и номерами. Искомая строчка обнаружилась на третьей странице, и конечно, я напутал с фамилией: не Слизняков, а просто-напросто Слизень В.Р., мл.-лейт., зав. отд. сбыта. Сняв тяжеленную железную трубку с рычага телефона, намертво прибитого к стене, я набрал четырехзначный номер и стал слушать гудки. Сначала долго никто не отвечал, и я уже думал, что придется дожидаться окончания обеда или искать этого Слизеня где-то ещё, как вдруг гудки оборвались и голос, шамкающий и одновременно окающий на гласных, раздраженно ответил: