Новая эпоха. От конца Викторианской эпохи до начала третьего тысячелетия - [173]

Это было бы неприемлемо само по себе, но Мейджор к тому же не предвидел реакции прессы. Со стороны любого правительства опрометчиво вставать в позу морального охранителя, но здесь таилась еще большая опасность. И как бы Мейджор ни отрицал это, речь «Назад к основам» быстро истолковали как призыв к некой мощной, хотя и туманной идее викторианской сексуальной добропорядочности. К несчастью, в 1993 году страна пала жертвой того, что Маколей называл «одним из ее периодических приступов высокой нравственности». В данном случае объектом нападок стала предположительная безалаберность матерей-одиночек. Тяготеющие к правому крылу члены правительства открыто раздували негодование, вызывая в памяти викторианское разделение бедных на «достойных» и «недостойных». Партия, провозгласившая себя твердыней моральных устоев, созрела для потрясений.

Истерию развязали News of the World. Выяснилось, что Дэвид Меллор, близкий союзник премьер-министра, состоит в любовных отношениях с актрисой Антонией де Санча. Пирс Морган, тогда редактор издания, предположил, что, «вероятно, каждый член парламента от консерваторов замешан в каких-нибудь сексуальных шашнях». Так и оказалось. В январе 1994 года не проходило и дня, чтобы с какого-нибудь тори не сбросили маску. Один из пропагандистов кампании «Назад к основам» Тим Йео, как выяснилось, стал отцом внебрачного ребенка. Это была, если использовать самый популярный эвфемизм того времени, особенно непростительная «ошибка суждения». Однако не все прегрешения относились к области секса. На самом деле именно большое количество скандалов, связанных с финансовыми злоупотреблениями, донесло до Мейджора тревожную правду: пресса ополчилась против него. Газета Daily Telegraph, ранее самый надежный союзник тори, сочувствовала Меллору не больше, чем в свое время Ламонту. «Это не дело прессы — защищать семью мистера Меллора, — язвительно замечал автор одной передовицы, — это дело мистера Меллора».

* * *

1993 год оказался неудачным во многих отношениях. Шахтеры вроде бы успешно выступили против очередной серии закрытия шахт, но шахты все равно закрыли. Порядочность правительства стояла под вопросом. Горечи добавляло и то, что закрыли как раз те шахты, где продолжали работать горняки во время забастовки 1984 года, за что их лично превозносила Тэтчер. Сама Тэтчер клялась, что никогда не допустила бы подобного предательства.

Но если 1993-й испытывал на прочность правительство, то предыдущий год оказался тяжелым для института, который до сих пор казался неуязвимым. В 1992 году принцесса Анна развелась с капитаном Марком Филлипсом, разошлись герцог и герцогиня Йоркские, Мейджор объявил в палате общин о разводе принца Чарльза и Дианы, а Виндзорский замок сильно пострадал при пожаре. К этим драматическим событиям можно добавить массу фотографий, диктофонных записей и телевизионных разоблачений, которые подрывали основы монархии. Ближе к концу года сама королева подытожила свои чувства в одной речи, завершающей светский прием. Это был, сказала она, annus horribilis[129].

Тори под руководством Мейджора урезали хлеб, но в смысле зрелищ оказались еще более скаредными. Перемены пришли в 1994 году. Англичане традиционно отвергали саму идею лотерей. Теперь же, после экономического спада, выгоды как для народа, так и для Консервативной партии казались очевидными. Все выглядело серым и неприглядным, и некоторая «встряска» могла бы, пожалуй, обеспечить немного столь необходимого веселья. А заодно доставить новый источник дохода — не преминули заметить критики начинания. 7 ноября Джон Мейджор торжественно открыл Национальную лотерею и таким образом ввел обычай, прежде считавшийся уделом этих непонятных жителей континента. Если лотерея до некоторой степени и была «скрытым налогом», то, по крайней мере, на вырученные деньги правительство обеспечивало деятелей искусства и науки — ну и тех счастливчиков, что выиграли.

* * *

В 1994 году начался последний виток широкомасштабной приватизации. Давно миновали те дни, когда железные дороги служили предметом гордости Британии. Система была суперсложной (в ущерб функциональности), техника — архаичной, сервис — безразличным. British Rail рассматривалась как последний великий национализированный левиафан, и его приватизацию превозносили как удар тэтчеризма по неэффективности и государственному планированию. Куда меньшую известность получил тот факт, что этот шаг частично диктовался указаниями ЕС. В результате появился запутанный набор частных компаний с разными обязанностями. Тогда люди сомневались, что приватизация пойдет на пользу железным дорогам; сомнения не развеяны и до сих пор. Многим казалось, что у Мейджора не получилось сделать это как следует.

Печальная ирония в том, что этот суперпримирительный человек возглавлял самый глубоко расколотый кабинет за все годы современности. Майкл Портилло вспоминал, как предложил Мейджору, что покинет правительство вместе с другими евроскептиками, если это поможет достичь единства. Он, пожалуй, мог бы сыграть и Хезелтайна (с Мейджором в роли Тэтчер), но отказался от такого поступка. Как бы то ни было, премьер-министр уверил Портилло, что ему никогда не грозит увольнение лично от него, Мейджора.