Нова Свинг - [84]

– Ну и зачем мы здесь? – осведомился он.

– Чтобы проверить, как работает эта куча дерьма, купленная по твоему наущению.

Лив взяла его руки в свои, заставила посмотреть в ее глаза и понять смысл сказанного.

– Антуан, – проговорила она, – я уже вызвала Ирэн, чтоб она сюда подтягивалась. Потом выпьем вместе, все мы трое, и отпразднуем долгожданную перемену в жизни. Ты еще раз объяснишь мне, как работают эти старомодные движки. А пока взгляни в небо. Видишь вон тот красный гигант? Это Макки, до него пятнадцать световых. Мы можем туда отправиться. Или вон туда, на Америкэн-Полароид. Или туда, куда ты укажешь, ты этого достоин. У нас корабль. Мы можем отправиться к любой из миллиона звезд!

– Думаешь, я их не видел? – был его ответ. – Или не знаю их имен?

– Когда ты впервые появился у меня в баре, я сразу увидела в тебе пилота и поняла, что полеты для тебя – всё.

Антуан попытался ее оттолкнуть, рассерженный такой проницательностью, хотя стояли они посреди пустого поля и никто не мог бы услышать их с Антуаном разговора; да и потом, о нем и так все ровно это уже и знали.

– Я это всегда понимала, – закончила она. Еще мгновение подержала его руки в своих. Потом отошла, потому что ей самой почудилось, будто Саудади от них уже за сотню световых лет. Снова поглядев на корабль, обрела покой от вида его темной туши, очерченной отраженным светом.

– В конце концов, Антуан, неужели для тебя это ничего больше не значит? – спросила она.

– Это значит, что я теперь никто.

– Мы все теперь не те, кем были. Мы потеряли себя. Но мы все способны стать кем-нибудь еще, и я счастлива буду полететь на этой ракете, куда ты укажешь, даром что имя, выбранное для нее вами с Ирэн, «Нова Свинг», самое пошлое из всех мною слышанных.

Антуан уставился на нее, потом мимо нее. Глаза его засияли.

– О, – произнес он, – а вот и Ирэн.

* * *

Финразведка Полиции Зоны проследила путь денег от офиса на задах клуба «Семирамида» до комнаты на задворках Фойгт-стрит, одной из многочисленных нор де Раада; они чуть ли не ежедневно выявляли и обыскивали такие.

На Фойгте замелькали проблесковые маячки множества машин. Отрядили пожарных. Хакеры взяли в работу запертую бронированную дверь. В напускном спокойствии, травя байки о прежних переделках, дежурили рядом с норой бойцы Карантина и Зачистки, судя по форме – из среднего звена. Обычная история, не считая высокой, основательно перекроенной девушки, под чьим началом развернулась операция; по ее предплечью струились потоки данных. Все знали, кто это, и не доверяли ей, поскольку не понимали, как ей удалось настолько быстро продвинуться по службе. После катастрофы на Окраине городские копы вообще избегали сотрудничать с Полицией Зоны, однако по жестам бойцов и девушки было ясно, что иного выбора им не осталось.

Замок оказался механическим, и с ним хакеры справиться не сумели. В итоге дверь решили взорвать.

Отряд проник внутрь, выглядели бойцы уверенно, но нервничали не на шутку. Никому не хотелось первым оказаться на месте крупного побега. В любом случае они уже опоздали. Что бы странного тут ни случилось, а ему уже пришел конец. Описать его можно было так: в комнате воняло, пахло так же, как в карантинном отделении, – прогорклым жиром, но не так сильно, ибо запах впитался в голые половицы, раскладушку и разметанное по ней серое белье, в белые стены, покрытые высохшим налетом человеческих выделений и неразборчивыми граффити. В комнате было почти пусто, но не совсем. Сотрудники Полиции Зоны понимали это не совсем. Они к такому привыкли. Тут до недавних пор что-то обитало, но как его описать или какой смысл вкладывать в понятие обитало – вопрос отдельный и сложный. Окажись они тут двадцатью четырьмя часами ранее, увидели бы, как теперь всем было ясно, композитное создание, известное в прошлом как Погода: именно тогда оно в последний раз выбралось из своего схрона. Дверь, вероятно, открылась и без вмешательства агентов, а потом закрылась и заперлась. Снаружи было тихо, только шумели сильные струи летнего дождя, а где-то вниз по Фойгту смеялись и бегали дети, хлопая дверьми в поисках укрытия. На секунду звуки эти сделались непереносимо острыми. Женщина, по чьей руке струились данные, поглядела на граффити. Потом сверилась с потоками данных на тыльной стороне предплечья. Задумчиво покачала головой.

– Заканчивайте, – велела она бойцам Зачистки.

Она вернулась к себе в офис, в верхнюю часть города, на перекресток Юнимент и По. Там она запустила запись с нанокамер, погрузившись в следующую крупную загадку своей карьеры.

Запись была безупречно дотошная, скомпилированная исчезнувшим сыщиком и спроецированная на стены его теневыми операторами и ясности не прибавляла. Год после смерти жены Эшманн провел за расследованием убийств Неонового Сердца. Все детали попали в запись. Результат нулевой. Он наблюдал, он задавал вопросы и разнюхивал имена, он проходил в ворота некорпоративного порта, где пахло деньгами и жестокостью. Он слонялся от бара к бару. («Рано или поздно, – говорил он камерам с проказливой улыбкой, которую сотрудники понемногу наловчились узнавать, – все смельчаки увидят небо через решетку».) Он приезжал на работу каждое утро и уезжал вечером – за рулем розового «кадиллака» 1952 года выпуска. Он сидел в кабинете, закинув ноги на зеленую оловянную столешницу, и писал письма – женщинам и Приме. Убил ли он ее? Был ли он Тату-Убийцей? Ассистентке стало ясно, что он в действительности и сам не знал этого, – во всяком случае, не в большей степени, чем она. Он знал только, что Саудади от него этого требует: исполнять функции сыщика и строить какие-то планы. В тот год, и в каждый следующий, он словно бы собирал себя заново по кусочкам, не в нечто новое, но и не в полное подобие себя прежнего. Чувство вины его восходило к моменту смерти Примы. Однако чувство разрыва с самим собой преследовало Эшманна еще с тех пор, как он на ней женился. Ассистентка вспоминала, как он говорил: «Все преступления суть преступления против непрерывности – непрерывности жизни, непрерывности обладания, системной цельности».