А проклятый хирург все не являлся! Ему послали сказать, что крайне нужно; посылали к нему на дом, в госпиталь, повсюду. Наконец он приехал и с первого раза понял, что Романье умер.
— Я так и думал, — вдвое заливаясь слезами, сказал нотариус. — Подлое животное!
Такова была надгробная речь над бедным овернцем.
— Что-ж, теперь, доктор, мы станем делать?
— Можно отыскать нового Романье и возобновить опыт; но вы испытали неудобства этой системы, и я советую вам обратиться к индийскому способу.
— Вырезать из лба? Никогда! Уж лучше серебряный нос.
— Что-ж., теперь делают очень изящные носы, — сказал доктор.
— Требуется узнать, согласится ли mademoiselle Ирна Отеймбур выйти замуж за инвалида с серебряным носом? Анри, мой добрейший! как вы думаете?
Анри Стеймбур покачал головой и промолчал. Он отправился сообщить новость семье и узнать решение сестры. Эта прелестная девушка исполнилась героизма, узнав о несчастии с женихом.
— Неужели вы думаете, — вскричала она, — что я выхожу за него из-за лица? В таком случае, я вышла бы за кузена Родриго, секретаря у принятия прошений: Родриго беднее, но куда красивее его! Я отдала руку г. Л'Амберу потому что он любезен, занимает хорошее положение в свете; потому что его характер, его дом, его лошади, его ум, его портной, — словом все в нем мне нравится и приводит меня в восторг. Притом, подвенечное платье на мне, и если свадьба не состоится, то это повредит моей репутации. Бежим к нему, матушка; я выйду за него, какой он ни есть.
Но когда она стала перед изуродованным, то её энтузиазм не выдержал. Она упала в обморок; ее насильно привели в чувство, и она залилась слезами. Посреди рыданий, она вскрикнула, казалось, из глубины души:
— О, Родриго! как я была несправедлива к вам.
Г. Л'Амбер остался холостяком. Он заказал себе эмалированный серебряный нос, и передал контору главному приказчику. Близь Инвалидов продавался небольшой дом скромной наружности; он купил его. Несколько друзей, людей, любивших пожить, развлекали его в уединении. Он устроил отличный погреб и на сколько мог утешился. У него хранится самое тонкое шато-икем, кло-де-вужо лучших годов. Порой он говорил, шутя:
— У меня есть преимущество перед другими: я могу пить сколько угодно, не боясь, что у меня покраснеет нос.
Он остался верен своим политическим убеждениям, он читает благонамеренные газеты и делает обеты ради успеха Киавоне; но он не посылает ему денег. Удовольствие копить экю доставляет ему некоторое блаженство. Он живет между двумя винами и двумя миллионами.
Вечером на прошлой неделе, когда он потихоньку, с палочкой в руке, шел по тротуару улицы Эблэ, он вдруг вскрикнул. Перед ним предстала тень Романье в синем бархатном костюме.
Но точно ли то была тень? Тени ничего не носят, а эта несла чемодан на крюке.
— Романье! — вскричал нотариус.
Тень подняла глаза и отвечала грубым и спокойным голосом:
— Ждраштвуйте, господин Л'Амбер.
— Ты говоришь! значит, ты жив.
— Жив, беж шомнения.
— Несчастный!.. Куда-ж. ты девал мой нос?
И при этих словах, он схватил его за ворот и сильно потряс. Овернец вырвался не без труда, и сказал:
— Оштавьте меня! Я не могу защищаться, шорт вожьми! Разве вы не видите, что у меня одна рука? Как вы отняли у меня пеншию, я поштупил в механическое жаведение и ущемил руку между жубчатыми колешами.
