Нос некоего нотариуса - [24]

Сэнже поднял глаза к небу. Он подумал, что хозяин сошел с ума. Но за исключением выговора г. Л'Амбер обладал всеми своими способностями. Он переспросил всех слуг по очередно, и убедился в своем несчастии.

— А, проклятый водовож! — вскричал он, — наверно, он опять наглупил! Отышвать его! Или нет, я шам рашправлюшь ш ним.

Он бросился пешком к своему пенсионеру, взобрался на пятый этаж, долго стучал, пока разбудил того, разбесился и в отчаянии выломал дверь.

— Гошподин Л'Амбер! — вскричал Романье.

— Шортов обернец! — отвечал нотариус.

— Шорт вожьми!

— Шорт вожьми!

И они вдвоем принялись коверкать французский язык. Они проспорили с четверть часа, городя чепуху и ничего не разъяснив. Один плакался, как жертва; другой красноречиво защищал свою невинность.

— Подожди меня ждешь, — в заключение сказал г. Л'Амбер. — Гошподин Бернье, доктор, шегодня же мне шкажет, что ты наделал.

Он разбудил г. Бернье и рассказал ему с известным читателю произношением, как провел вечер. Доктор рассмеялся и сказал:

— Вот много шуму из пустяков. Романье не виноват; сердитесь на самого себя. Вы стояли с открытой головой в сенях итальянской оперы; отсюда вся беда. Вы схватили насморк, и стали говорить в нос, или другими словами, как овернец. Это ясно. Ступайте домой, подышите аконитом, держите ноги в тепле, окутайте голову, и остерегайтесь насморка, — теперь вы знаете чем дело пахнет.

Несчастный пошел домой, ругаясь как извозчик.

— Штало быть, — вслух рассуждал он, — вше мои предошторожношти ни к чему. Школько бы я ни кормил и не шледил за этим шортовым водовожом, он мне вшегда будет штроить гадошти, а вше оштанется не виноват; зачем же вше эти траты? Нет, я отниму у него пеншию!

Сказано, сделано. На следующий день, когда бедный Романье, еще не придя в себя, явился за деньгами, Сэнже вытолкал его за дверь, объявив, что он больше ничего не получит. Он философски вздернул плечами, как человек, который не читав Горация, практически придерживается правила Nil admirari. Сэнже был его доброжелатель испросил, что он теперь намерен делать. Он отвечал, что поищет работы. Притом, невольная лень ему надоела.

Г. Л'Амбер вылечился от насморка и был рад, что вычеркнул из бюджета расход на Романье. Никакая случайность не нарушала его счастья. Он помирился с маркизом де-Вилльмореном и со всеми своими знатными клиентами, которых несколько скандализировал. Не зная забот, он мог предаться нежной склонности, влекшей его к приданому девицы Стеймбур. Счастливец Л'Амбер! Он настежь отворил двери своего сердца и обнаружил чистые и законные чувства, которыми оно было преисполнено. Красивая и ученая девица по-английски подала ему руку и сказала:

— Дело кончено. Родители мои согласны со мною; я вам дам инструкцию на счет свадебной корзинки. Постараемся поскорей устроить формальности, чтобы отправиться в Италию еще до конца зимы.

Амур ссудил его своими крыльями. Он не торгуясь купил свадебную корзинку, предоставил комнату будущей супруги в распоряжение обойщиков, заказал новую карету, купил двух рыжих редкой красоты лошадей и поторопился оглашением. Прощальный обед, которым он угостил друзей, занесен в летописи Cafe Anglais. Он простился с любовницами, и они с должным волнением поучили от него браслеты.

Пригласительные билеты извещали, что венчание будет происходить 3-го марта, в церкви св. Фомы Аквинского, ровно в час. Нечего говорить, что оно было назначено перед главным алтарем, со всей обстановкой перворазрядных свадеб.

* * *

3-го марта, в восемь часов утра, г. Л'Амбер проснулся сам, улыбнулся первым лучам прекрасного дня, достал из-под подушки платок и поднес в носу, дабы освежить мысли. Но носа на месте не оказалось, и батистовый платок встретил пустое пространство.

В один прыжок нотариус очутился перед зеркалом. О, ужас и проклятие! (как говорится в романах старой школы). Он увидел тоже безобразие, что при возвращении из Партенэ. Он подбежал в постели, перерыл простыни и одеяла, осмотрел проход у кровати, ощупал тюфяки, осмотрел соседнюю мебель, перевернул всю комнату вверх дном, и все это в течение двух минут.

Ничего, ничего, ничего!

Он ухватился за сонетку и повис на ней, он звал слуг на поиски, он божился, что выгонит их всех, как собак, если нос не найдется. Бесполезная угроза!

Два часа прошли в суетне, беспорядке и гаме. Между тем Стеймбур-отец уже одел синий с золотыми пуговицами фрак; г-жа Стеймбур, в блестящем туалете, приглядывала за двумя горничными и тремя портнихами, которые бегали взад и вперед и вертелись около прекрасной Ирмы. Белотелая невеста, обсыпанная пудрой, как рыба перед жареньем, топала ногами и бранила всех с удивительным беспристрастием. И мер десятого участка, обвязанный шарфом, прохаживался по большой пустой зале, приготавливая речь. И привилегированные нищие при церкви св. Фомы Аквинского гнали двух, трех проходимцев, явившихся неизвестно откуда, чтоб поживиться на их счет богатой милостыню. И г. Анри Стеймбур уже с полчаса жевал сигару в курительной комнате отца, удивляясь, почему Альфреда до сих пор нет.

Он потерял терпение, бросился в нему и нашел своего будущего зятя в слезах и отчаянье. Что он мог сказать, чтоб утешить его в таком горе! Он долго, поминая чёрта, вертелся около него. Он дважды выслушал рассказ о роковом происшествии, и уснастил беседу несколькими философскими сентенциями.