Нос некоего нотариуса - [21]

Когда Романье решительно поправился, его хозяин и спаситель, изрезавший для него столько бифштексов и тоненьких ломотков хлеба, сказал ему:

— С сегодняшнего дня мы будем постоянно обедать вместе. Но если ты предпочитаешь обедать в людской, то тебя там будут кормить также хорошо и тебе там будет веселее.

Романье, как человек благоразумный, предпочел людскую.

Он там обжился и вел себя так, что все его полюбили. Вместо того, чтоб чваниться дружбой с хозяином, он был скромнее и тише последнего чумички. Г. Л'Амбер в его лице дал слугу своим людям. Все им пользовались, все смеялись над его говором и наделяли дружескими шлепками: никто и не думал платить ему жалованье. Г. Л'Амбер несколько раз видел, что он носит воду, переставляет тяжелую мебель, или натирает полы. В таких случаях, добрый хозяин дергал его за ухо и говорил:

— Ничего, забавляйся, я не запрещаю; но только не утомляйся чересчур.

Бедняга приходил в смущение от такой доброты и уходил в свою комнату, чтоб поплакать от избытка чувств.

Ему не пришлось долго жить в чистой и удобной комнате, подле комнаты хозяина. Г. Л'Амбер деликатно намекнул, что ему трудно обходиться без камердинера, и Романье попросил, чтоб его поместили на чердаке. Его просьба была тотчас же уважена; ему отвели конурку, в которой не соглашались жить судомойки.

Некоторый мудрец сказал: "Счастливы народы, не имеющие истории!" Себастьян Романье был счастлив три месяца. В начале июня с ним случилась история. В его сердце, дотоле неуязвимое, попала стрела Амура. Бывший водонос отдался с руками и ногами во власть бога, погубившего Трою. Чистя овощи, он заметил, что у кухарки красивые серенькие глазки и славные толстые и красные щеки. Первым симптомом его болезни был тяжкий вздох, способный опрокинуть стол. Он захотел объясниться, но слова застряли у него в горле. Едва он осмелился обхватить за талию свою Дульцинею и поцеловать ее в губы, — до того им овладела робость.

Его поняли с полуслова. Кухарка была особа не глупая, старше его на семь, или на восемь лет, и не чужестранка в стране нежностей и вздохов.

— Понимаю в чем дело, — сказала она, — вы хотите на мне жениться. Что-ж., голубчик, мы можем столковаться, если у вас кое-что есть.

Он отвечал, что у него есть то, чего можно требовать от мужчины, то-есть две крепкие и привычные к работе руки. Но мадмуазель Жанетта расхохоталась ему под нос и объяснилась понятнее; он в свою очередь расхохотался и с милой доверчивостью отвечал:

— Так для этого требуются деньги? Что ж. вы сразу не сказали? У меня денег пропасть! Сколько вам требуется? Например, довольно с вас половины состояния г. Л'Амбера?

— Половины его состояния?

— Разумеется. Он мне говорил это сто раз. Мне принадлежит половина его состояния, только мы еще не поделились; он бережет мою часть.

— Вздор!

— Вздор? Да вот он воротился. Я пойду и попрошу расчёта, и принесу вам целый мешок су на кухню.

Наивный бедняк! Г. Л'Амбер дал ему хороший урок высшей социальной грамматики. Г. Л'Амбер объяснил ему, что обещать и держать слово вовсе не синонимы; он был в хорошем расположении и снизошел даже до того, что указал на достоинства и опасности фигуры, именуемой гиперболой. В заключение, с твердостью и кротостью, не допускавшими возражений, он сказал ему:

— Романье, я много для вас сделал; я намерен сделать еще больше, удалив вас из своего дома. Простой здравый смысл удостоверяет вас, что вы здесь не хозяин; я слишком добр, и не допущу чтоб вы здесь жили в качестве слуги; словом, я полагаю, что окажу вам дурную услугу, если оставлю вас в настоящем неопределенном положении, которое дурно повлияет на ваши привычки и привьет ложные понятия в вашем уме. Еще год, проведенный без занятий и в лености, и вы не захотите больше работать. Вы выбьетесь из колеи. А я вам должен сказать, что подобные люди — язва нашего времени. Положа руку на сердце, отвечайте мне: желаете вы стать язвой своего времени? Несчастный! Разве вам не приходилось сожалеть, что вы больше не работник, а в этом ваша гордость, ваше право на благородство. Ведь вы из тех, кого Бог создал ради того, чтоб они облагородились в поте чела; вы принадлежите к аристократии труда. Работайте-же; не так, как прежде, в сомнении и лишении, но с уверенностью, которую я вам гарантирую, и в изобилии, согласном с вашими скромными потребностями. Я устрою вам на свой счет помещение, и я же доставлю вам работу. Если-б, что невероятно, у вас не хватило средств для существования, то я всегда помогу вам. Но откажитесь от нелепого намерения жениться на моей кухарке: вы не должны связывать своей судьбы с судьбой служанки, и я не потерплю детей у себя в доме!

Несчастный выплакал себе глаза и отслужил несколько молебнов. В оправдание г. Л'Амбера я должен сказать, что он устроил все прекрасно. Он заново одел Романье, меблировав для него комнатку в пятом этаже, в старом доме, в улице Ищиполдень, и выдал ему пятьсот франков на прожитие, пока не отыщется работа. Не прошло и недели, как он его определил работником на хороший зеркальный завод в Севрской улице.

Прошло довольно времени, может быть полгода, и нос не извещал нотариуса на счет своего поставщика. Но в одно прекрасное утро, когда член судебного ведомства, вместе со своим главным конторщиком, разбирал пергаменты благородного и богатого рода, его золотые очки переломились по средине и упали на стол.