Нос некоего нотариуса - [10]

— Сидеть дома! что за дивная перспектива! Неужто вы думаете, что при таком положении вещей женщины станут бегать ко мне на дом.

— Женитесь. Я знал кирасирского поручика, который лишился руки, ноги и глаза. Согласен, женщины за ним не гонялись; но он женился на славной девушке, ни дурной, ни хорошенькой, которая любила его ото всего сердца, и был вполне счастлив.

Г. Л'Амбер вероятно не считал такой будущности особенно утешительной, потому что с отчаянием воскликнул:

— О, женщины! женщины! женщины!

— Боже мой! — сказал маркиз, — что это у вас все мысли направлены на женщин! Но ведь женщины не все; кроме них, есть много вещей на свете. Надо, чорт возьми, подумать и о спасении души! Можно заботиться о душевном самоусовершенствовании, о развитии своего ума, оказывать услуги ближним, исполнять обязанности своего звания. И вовсе нет надобности в длинном носе, чтоб быть хорошим христианином, добрым гражданином, прекрасным нотариусом.

— Нотариусом! — возразил он с мало скрытой горечью. — Действительно, пока я еще нотариус. Вчера я был еще человеком, светским человеком, джентльменом и даже — я могу сказать это без ложной скромности — кавалером, которым не пренебрегали в лучшем обществе. Сегодня же я только нотариус. А кто знает, чем я стану завтра? Стоит только проговориться лакею, и эта глупая история получит огласку. Стоит какой-нибудь газете сболтнуть о ней два слова, и суд будет принужден преследовать моего противника и его свидетелей и даже вас, господа. И вот мы пред судом исправительной полиции, и разъясняем, где и почему я преследовал девицу Викторину Томпэн! Вообразите, себе такой скандал, и подумайте, можно ли нотариусу пережить его?

— Милый мой, — сказал маркиз, — вы себя пугаете воображаемыми опасностями. Люди нашего круга, а вы несколько принадлежите к нему, имеют право безнаказанно резать друг другу горло. Прокуратура смотрит сквозь пальцы на наши дуэли, и это справедливо. Я понимаю, что следует несколько потревожить журналистов, художников и тому подобные личности низших сословий, когда они осмеливаются браться за шпагу: этим господам следует напоминать, что у них для драки есть кулаки и что этого оружия вполне достаточно для защиты той чести, какая выпала на их долю. Но когда дворянин поступает, как подобает дворянину, тут суду не к чему вмешиваться, и он безмолвствует. Выйдя в отставку, я дрался пятнадцать или двадцать раз, и порой исход дуэли был несчастлив для моих противников, а видели ли вы мое имя в Судебном Вестнике?

Г. Стеймбур был не на столько близок к г. Л'Амберу, как маркиз де-Вилльморен; у него не было, как у нотариуса, собственности в виде конторы в улице Вернель, переходившей по наследству уже в четвертом поколении. Он знал обоих этих господ только по клубу и по партии в вист; быть может, также благодаря некоторым куртажным делам, которые ему доставлял нотариус. Но он был добрый малый и человек здравомыслящий; поэтому он также не поскупился на несколько слов, чтобы образумить и утешить несчастного. Г. де-Вилльморен, по своему обычаю, глядел на вещи с худшей стороны; тут он был силен. Но сказать, что г. Л'Амбер останется обезображенным на всю жизнь, значило не питать доверия к науке.

— Но, чтобы значило родиться в Х1Х-м веке, если-б и для вас, как в старину, малейшая случайность являлась неисправимым злом? Каким бы ни преимуществом пользовались перед людьми золотого века? Не станем кощунствовать над священным именем прогресса. Оперативная хирургия, слава Богу, процветает теперь более, чем, когда либо, в отечестве Амбруаза Паре. Партенэйский лекарь указал нам на нескольких мастеров, умеющих победоносно восстановлять человеческие члены. Вот мы у ворот Парижа, пошлем же в первую аптеку, там нам дадут адрес Вельно или Южье; ваш лакей побежит к великому человеку и приведет его к вам на дом. Я слышал за верное, что хирурги приделывают губы, веки, кончики ушей; неужто им труднее приделать кончик носа?

Надежда была довольно туманная, но она оживила бедного нотариуса, у которого уже с полчаса как перестала идти кровь. Мысль, что он вновь станет тем чем был, что он будет вести прежний образ жизни, привела его в опьянение. До того-то справедливо, что мы не ценим счастья быть целыми и невредимыми, пока не лишимся его.

— Ах! друзья мои, — вскричал он, ломая руки, — мое состояние тому, кто меня вылечит! Какие бы мучения мне ни пришлось претерпеть, я охотно соглашусь на них, только бы меня удостоверили, что дело увенчается успехом; я ни во что не считаю страдание, равно как и издержек.

С такими чувствами он доехал до улицы Вернель, между тем как его выездной лакей отправился за адресом великих хирургов. Маркиз и г. Стеймбур проводили его до его комнаты и простились; один отправился успокоить жену и дочерей, которых не видал со вчерашнего вечера, а другой побежал на биржу.

Оставшись один, напротив большего венецейского зеркала, безжалостно отражавшего его лицо в новом виде, Альфред Л'Амбер впал в глубокое уныние. Этот сильный человек, никогда не плакавший в театре, потому что это простонародно; этот бесстрастный джентльмен, с самой явной бесчувственностью схоронивший отца и мать, теперь рыдал об искажении своей прелестной особы и заливался эгоистическими слезами.