Нормальные люди - [47]

Эти и есть для шампанского, говорит Пегги.

Я имею в виду высокие, говорит Джейми.

Ты про вытянутые, говорит Пегги. А эти приплюснутые.

Хелен бы над этим посмеялась, и, думая про ее веселый смех, Коннелл улыбается. Марианна говорит: это что, вопрос жизни и смерти? Пегги наливает себе и передает бутылку Коннеллу.

Я просто хочу сказать, что эти не для шампанского, говорит Джейми.

Ну ты и филистер, говорит Пегги.

Это я филистер? – говорит он. Мы пьем шампанское из каких-то соусников.

Найл и Элейн прыскают, а Джейми улыбается – он по ошибке решил, что насмешил их своим остроумием. Марианна легонько касается века кончиком пальца, будто бы снимая пылинку или песчинку. Коннелл передает ей бутылку, она берет ее.

Это старинные бокалы для шампанского, говорит Марианна. Когда-то принадлежали моему папе. Иди в дом и найди себе вытянутый, если хочешь, они в шкафу над раковиной.

Джейми насмешливо выпучивает глаза и говорит: вот уж не думал, что ты заведешься из-за пустяка. Марианна без слов ставит бутылку на середину стола. Коннелл ни разу не слышал, чтобы Марианна упоминала об отце вот так, по ходу разговора. Похоже, больше никто за столом этого не заметил; Элейн и вовсе может не знать, что отец Марианны умер. Коннелл пытается поймать взгляд Марианны, но безуспешно.

Какие вкусные макароны, говорит Элейн.

А, говорит Пегги. Совсем альденте, правда? Может, даже слишком альденте.

Мне очень нравится, говорит Марианна.

Коннелл делает глоток вина, во рту оно превращается в холодную пену, а потом исчезает, как воздух. Джейми начинает рассказывать что-то смешное про одного из своих приятелей, который летом проходил практику в «Голдмен Сакс». Коннелл допивает вино, Марианна незаметно подливает ему еще. Спасибо, говорит он тихо. Рука ее застывает на миг, будто сейчас коснется его, но этого не происходит. Она не произносит ни слова.

На следующее утро после объявления имен стипендиатов они с Марианной вместе отправились на церемонию присяги. Она накануне ходила на вечеринку, вид у нее был похмельный – его это порадовало, потому что церемония оказалась страшно официальной, им пришлось надеть мантии и декламировать стихи на латыни. Потом они вместе позавтракали в кафе рядом с университетом. Они сели снаружи, за уличный столик – люди проходили мимо с бумажными пакетами в руках, громко разговаривали по телефону. Марианна только выпила чашку черного кофе, заказала круассан, но не доела. Коннелл съел большой омлет с ветчиной и два тоста с маслом, а еще выпил чашку чая с молоком.

Марианна призналась, что тревожится за Пегги: та единственная из них троих не получила стипендию. Сказала, что той придется тяжко. Коннелл глубоко вдохнул и промолчал. Ни в бесплатном обучении, ни в бесплатном жилье Пегги не нуждалась: она жила дома, в Блэкроке, родители ее были врачами, однако Марианна упорно воспринимала стипендию как личное достижение, а не экономическое подспорье.

В любом случае за тебя я очень рада, сказала Марианна.

А я – за тебя.

Ты больше заслужил.

Он взглянул на нее. Вытер рот салфеткой. Ты имеешь в виду финансовые обстоятельства? – сказал он.

Ой, ответила она. Нет, я имею в виду, что ты лучше учишься.

Она критически оглядела свой круассан. Коннелл наблюдал за ней.

Хотя и финансовые обстоятельства, понятное дело, тоже, сказала она. Я к тому, что они должны бы проверять, насколько студенты нуждаются.

Просто в классовом отношении мы с тобой очень разного происхождения.

Я редко об этом думаю, сказала она. И быстро добавила: прости, так говорят только тупицы. Наверное, следовало бы думать почаще.

И ты не считаешь меня за друга не из своего круга?

Ее улыбка была больше похожа на гримасу. Я вынуждена помнить о том, что мы познакомились потому, что твоя мама работала у нас в доме. И мне не кажется, что моя мама – такой уж щедрый наниматель, вряд ли она хорошо платит Лоррейн.

Да уж, хреново она ей платит.

Он отрезал ломтик омлета. Яичная масса оказалась плотнее, чем ему бы хотелось.

Удивительно, что все это раньше ни разу не всплыло, сказала она. Я считаю, что ты имеешь полное право меня презирать.

Вовсе я тебя не презираю. За что?

Он положил вилку и нож на стол, взглянул на нее. У нее на лице отразилось легкое смятение.

Просто мне все это странно, произнес он. Странно повязывать галстук и декламировать латинские стихи. Знаешь, вчера, за ужином, нас ведь обслуживали студенты. Они работают, чтобы оплатить учебу, а мы сидим и трескаем бесплатную еду, которую они перед нами ставят. Ужас, правда?

Вот уж точно. Вообще вся эта идея «меритократии», или как там ее, – полный бред, сам знаешь, что я про это думаю. Но что нам теперь делать, вернуть деньги? Не знаю, чего мы этим добьемся.

Ну, придумать причину чего-то не делать всегда просто.

Ты прекрасно знаешь, что и сам этого не сделаешь, так что нечего меня стыдить, сказала она.

После этого они продолжили есть, как будто бы просто разыграли спор, в котором обе стороны выступили с равными аргументами, но точку зрения выбрали более или менее произвольно, только ради того, чтобы устроить дискуссию. На соседний фонарь села крупная чайка с изумительно чистыми и мягкими на вид перьями.