Норд, норд и немного вест - [7]

— Дык я разве же против? Я же о том, что приличные ведь люди ходили, а тут этот… гусар. Погубит тебя, Машка, попомнишь мои слова!

— Так, так, так! А вот с этого места поподробнее, я попросил бы, — Слава выглянул из-под раковины, — что за люди, насколько приличные и в каком количестве?

— Да, — поддержала его Маша, — мне тоже было бы ужасно интересно это послушать!

— Ой, вот набросились на больного старика! Ну приврал немного, для яркости, чего смотрите, как сычи на болото?

— Да ты, Петрович, врёшь как сивый мерин!

— Я пью как сивый мерин, а вру иногда, чтоб жизнь вам малиной не казалась. И вообще, Машка, иди вон с Егором «Утреннюю почту» смотреть, мы тут без твоих женских чар с краном справимся.

— Славон, — заглянул Петрович под раковину, когда Маша, хлопнув его полотенцем по спине, вышла, — пи-сят грамм будешь?

— Петрович, ну ты что! Мне же ещё гражданских в кино вести и в музей!

— Тогда я сам, если ты не против.

— А открой-ка кран мне заодно. Нет, подкапывает ещё — закрывай взад!

— Ты, Славон, на меня не обижайся, — Петрович чем-то позвякивал, а потом булькал и крякал наверху, — я против тебя лично ничего не имею. Парень ты, вроде как, ничего. И Машке мужик нужен, это и сове понятно, но вот после того своего, отца Егорова, как она убивалась тут, ты себе не представляешь. Как тень ходила, потом выкарабкалась кое-как, недавно вот совсем, а тот, как разошлись — ни слуху тебе, ни духу, ни алиментов. Козёл, короче. Ты, Славон, не козёл же? Ну я вижу, что не козёл, но Машку ты не обижай мне. Я, Славон тут-то тебе не опасен, но если что, то на том свете найду тебя, и спуску не дам, и черти тебя не спасут. Я в морской пехоте всю войну от сих до сих! Сорок пять минут в заливе плавал в декабре, как с катера смыло, все думали сдохну, а я вон тебе — живее некоторых живых. А так ты решительнее с ней, она баба хорошая, но малахольная мальца, так что ты, со всем пролетарским напором, — раз её и на матрас!

— О чём вы тут? — вернулась Маша, — Эй, вы что, пьёте, что ли?

— Я — нет! — крикнул из-под раковины Слава.

— А я у тебя разрешения забыл спросить! Понял, Славон, как надо-то?

— Да понял, понял! Открывай кран!

Слава вылез наружу.

— Всё стало лучше, чем было! Пользуйтесь, на здоровье!

— Ну я пошёл тогда, раз мужская сила тут теперь за ненадобностью. — Петрович вышел.

— Так о чём вы тут, если не секрет? — спросила Маша, подавая Славе полотенце.

— Да какие секреты? Учил меня Петрович как охмурить тебе половчее.

— А оно тебе надо?

— Маша, ну очевидно же, что надо.

— Ладно. Ну и как? Научил?

— Ага, теперь точно не уйдёшь из этих лапищ, Мария!

— Это мы ещё посмотрим. Вячеслав, а ты, прости меня, но понимаешь же, что у меня ребёнок?

— Да ладно? А где ты его прятала всё это время?

— Да ну тебя!

— Маша, собирайтесь — у нас сеанс через час.

— А билеты возьмём?

— Я взял уже, Маша, ну что за приличные люди до этого за тобой ухаживали, я не понимаю? И где ты взяла их в культурной столице?

— Котлеты в холодильнике, поешь, пока мы собираемся. Ухажёр.

* * *

На улице и правда подморозило. Снега не было, но ощущение было такое, что он вот-вот пойдёт — им почти что пахло в воздухе. И высушенный морозом город был не мокрый, что уже хорошо, и ветер, дувший с залива (это им сказал Слава) был холодным и свежим — люди кутались от него в шарфы и натягивали шапки поглубже, побыстрее стараясь заскочить на станцию метро или в магазин.

День прошёл замечательно, и было непонятно, как он мог так быстро кончиться. Сначала в кино, на мультфильмах, а потом в музее всем троим было весело и уютно, Слава много шутил, Маша много смеялась, а в музее Слава так и вовсе поразил её своими знаниями о художниках и обстоятельствах сюжетов картин. Вечером, в кафе, все с аппетитом ели (до этого перекусывали на ходу пирожками) и Егорке взяли вот такенное мороженое. Там же, в кафе, Маша со Славой заметно погрустнели, но когда Егорка спрашивал их, чего они такие кислые, сказать ничего не могли, а только отнекивались и натянуто улыбались, и Егорка удивлялся, но потом уже, когда вырос и вспоминал эти дни, понимал, что они уже тогда жутко не хотели расставаться, что удивительно — ведь пару дней всего, как знакомы.

— Зайдёшь? — спросила Маша, когда Слава провожал их домой.

— Хотелось бы, да. Чаю, например, попить.

— Мы же только что в кафе пили, — удивился Егорка, — и что вы находите в этом чае такого?

Почти стемнело, уже зажглись фонари. Снег, которого ждали весь день, наконец, начал робко сыпать с неба и украшать город торжественным белым.

Егорка милостиво разрешил Славе читать ему сказки, пока мама готовит чай и сама готовится к этому самому чаю. Чего там готовиться, Егорка не знал да и не думал об этом, но Слава ему уже определённо нравился, и он сам бы готов был попросить и попробовать как это — засыпать под голос не мамин, а другого человека, статус которого был ему не понятен. Но что хорошо в детстве, так это то, что слово «статус» вовсе неизвестно, а решение принимается на другом уровне, не таком расчётливом, но более честном — приятен тебе человек или нет.

Уснул Егорка быстро, и они потом закрыли на кухне дверь, чтоб не мешать ему спать разговорами, и говорили, наконец, долго и ни о чём, но настолько естественно, что Слава, как-то невзначай оказался рядом, а не напротив и даже осмелился касаться Машиной руки и строить какие-то планы вслух. Он рассказывал ей, где живёт и как у них там вообще всё устроено, — практически без цивилизации, но, зато с особыми, крепкими отношениями между людьми, с безграничным доверием и таким уровнем взаимопомощи, о котором здесь, в больших городах давно уже позабыли и не то, что позабыли, а даже и мечтать уже не умели. Маша, неожиданно для себя, живо втянулась в этот разговор и даже примеряла ситуацию на себя и Егорку, хотя зачем она это делала, было решительно непонятно — ну не звал же её Слава с собой. Или уже звал? Вот поди тут разберись, а, если и позвал бы, вот прямо сейчас, касаясь её колена своим, как бы случайно, что она ответила бы? Согласилась бы или нет? Как принять решение в такой ситуации? Как будто хуже уже быть всё равно не может или, а вдруг станет так хорошо, что и не снилось? Здесь всё-таки, жизнь как-то да наладилась, есть работа, есть привычный уклад и нет, не перспективы, конечно, а какое-то понимание того, что будет дальше: не очень надолго, но на несколько лет вперёд так точно. Могло бы быть лучше? Да уж точно, но. Могло же ведь быть и хуже, а вот не стало. Стабильность — штука затягивающая, особенно если тебе уже совсем не двадцать лет и ребёнок. А ещё это его колено и ладонь, периодически трогающая её руку — отчего вот это так волнует?