Нора, или Гори, Осло, гори - [3]

– Она скоро приедет в Копенгаген.

– Вы увидитесь. – Это не был вопрос. В горле у меня стоял ком, напоминая, как детстве каждый воскресный вечер меня тошнило из-за страха перед первым уроком в понедельник – физкультурой.

– Да, – ответил он. И повел плечами. Не небрежно, а равнодушно. Они встретятся и будут говорить о прошлом, о том, чем каждый сейчас занимается, наверстают упущенное. Он собирался мне сказать, но, должно быть, забыл.

– Но теперь ты знаешь.

Теперь я знала.

Я сидела и размышляла.

Что я тут делаю? В этом поезде, с этим человеком, внезапно превратившимся в незнакомца. Просто чье-то тело. Мужчины такие большие. Большие руки, большие ступни. Их тела способны опрокидывать вещи и причинять более серьезный вред. Он мог бы ехать с Норой. Она могла бы сидеть здесь на моем месте со своей гладкой норвежской кожей. Здоровый экземпляр с чистыми внутренностями. С высокой резистентностью. Она бы болтала с ним на своем певучем Осло-диалекте (ослином диалекте?). Ее бы эта поездка не вывела из равновесия. Она уже проделала это два лета подряд. Нора, раскрой свой секрет! Как соперничать с победителем? Двукратным чемпионом? Мое лицо не могло составить ей конкуренцию. Его отсеяли бы в отборочном туре. Раз она все равно собиралась в Копенгаген, то могла бы ехать прямо в Оденсе. Появилась бы в проходе вагона и вежливо сказала по-норвежски: «Простите, мне кажется, вы заняли мое место». Думаю, я бы вскочила без промедления. Я снова вызвала в памяти ее лицо на фотографии и попыталась определить, что именно порождает это ощущение тяжести на сердце. Картину можно разобрать на кусочки – пиксель за пикселем. В ней должно быть что-то, что поможет ее обезоружить. Решающая деталь, стоит которую вынуть – и все развеется по ветру. Пуфф. Просто дым, галерея зеркал. Но у меня ничего не вышло. Я не могла найти недостающее звено. А поезд тем временем прибыл в Оденсе.

3 Леса зеленее, кроны ценнее

Оденсе оказался обычным маленьким хмурым городком с малоэтажной застройкой. Совершенно чужим. Когда мы вышли на перрон, асфальт оказался раскаленным – он долго поджаривался на солнце. На мгновение я была близка к тому, чтобы схватить сумку и запрыгнуть в поезд, уходящий в обратном направлении. Но там позади тоже ничего не было. Я находилась нигде. Сесть к отцу Эмиля в машину казалось так же немыслимо, как и попытаться вернуться в Копенгаген. Мне не на кого было опереться. В страхе, что упаду, я пошла к скамейке. В руках у меня были сумки, так что я могла разбить лицо. Все тут было незнакомым. Внутри, снаружи. Я чувствовала, что теряю равновесие. Моя подруга Нарин любила говорить: «Если стоишь в яме, перестань копать». Абстрактный совет, трудно применимый на практике. Что тут яма, что – лопата, что – я?

– Я хочу домой, – сказала я.

Эмиль зажег сигарету. Вид у него был грустный. Он сказал, что все хорошо.

– Давай сядем?

Мы закурили. Эмиль поделился со мной своими голубыми «Кингс», царапающими горло. Мне хотелось лечь на горячий асфальт. Вскоре Эмиль начал показывать мне здания: недавно построенный пешеходный мост, вокзал, в котором показывали кино, церковный шпиль. Позвонил отец Эмиля – сказал, что подъезжает к станции. Мы поплелись по мучительной жаре на парковку. Видимо, близился дождь.

Нора оставалась со мной весь вечер. В машине, пока Эмиль с отцом неспешно болтали, а я разглядывала в окно ипподром; на экскурсии по саду (клубника, виноград в теплице); в доме – таком чистом, датском, успокаивающем. Ханне и Свен показали мне запасной велосипед для гостей. Я положила руку на седло и почувствовала, что она здесь сидела. Веснушки, губы, локоны. И разумеется, задница. В ушах гудело.

Мы сели ужинать в доме, и вскоре начался дождь. Крупные тяжелые капли и датский ветер. Раскаты грома. В компании родителей Эмиля гул в голове стих. Мать рассказывала о детях в детском саду. Они с Эмилем были похожи, и мне нравилось смотреть, как они болтают, нравились их голубые глаза за стеклами очков. Ханне и Свен оказались дружелюбными и ненавязчивыми. Они рассказывали о предстоящей поездке в отель «Свинеклёв» – курорт на морском побережье. Стол покрывала финская скатерть с узором из крупных цветов. Ради меня приготовили вегетарианский ужин. На десерт подали датские булочки – Эмиль рассказал родителям, что я их обожаю. Симпатичная семья с двухэтажным коттеджем и машиной. При взгляде на них я чувствовала щемящую нежность и покой; так бывает, когда гладишь крольчонка.

Почему-то меня удивило, что родные края Эмиля выглядят так. Я познакомилась с ним в такой обстановке, где он казался датчанином до мозга костей, немного бунтарем. И от его дома я подсознательно ожидала чего-то другого, более сурового. Но Дания – это не только традиционные коричневые трактиры, где позволено курить, и строители, пьющие «Туборг» на завтрак. Не только сквоттеры на Нёрребро, старые тетеньки с сигарами «Черутти» и безумная улыбка Пиа Кьерсгор. Коттеджный поселок Solskinshøjen, то есть «Солнечный холм», был словно картинка из детской книжки. Рядом находились луга для выпаса лошадей, большой ипподром, лиственный лес.