— Я сама подою, Ваня. Не мужское это дело, а наше.
— Ты откуда взялась-то? — спрашивает Иван, сильно дивясь и не менее того чему-то радуясь, хотя еще и не понимая по глупости своей, чему именно.
— Привела меня сюда тихая женщина, — отвечает красавица, — и сказала, что ты ждешь меня.
— Серебряная женщина? — насторожился Иван.
— Ни золотая, ни серебряная, но лицом добрая, глазами светлая, думаю — странница Божья.
— Тогда скажи, как тебя зовут и есть ли крест на тебе? — все еще боится Иван какого-нибудь подвоха.
— Зовут меня Аленушка, а крестик мой — вот он! — приоткрывает красавица свою кофточку вышиванную.
— Аленушка, говоришь? — продолжает Иван допытываться, снова вспоминая все с ним здесь и не здесь происходившее, на сон и мечтания похожее. — А не бывала ли ты у меня раньше?
— Нет, Иванушка, я только сегодня пришла.
— Издалека ли?
— Сама не помню, Иванушка, только знаю, что тебя должна была встретить.
— Ну, мать честная, опять чудеса продолжаются! — хлопнул Иван себя по ляжкам. — Не успеешь оглянуться.
— А ты разве не доволен, Иванушка? — явно огорчилась красавица. — Я тебе совсем не понравилась?
Иван каким бы там ни считался, но зрение имел не хуже, чем все умные люди имеют, в очках не нуждался. Поэтому он смутился от вопроса красавицы и молвил, потупясь:
— При чем тут «не понравилась»? Я и не помню, чтобы у нас раньше такие встречались.
— Ну так я подою коровушку-то нашу, — снова заулыбалась и зарадовалась гостья-красавица.
Верней-то сказать, и не гостья уже, а почти что хозяюшка полновластная…
Так и стали они жить-поживать да добра наживать. Не так уж много прошло времени, как стали у них появляться детки — сперва один, а потом, от хорошей согласной жизни, сразу двое. Прошло еще сколько-то благодатного времени, и соседняя пустая изба раскрыла заколоченные окна, заблестели на солнце чистые стекла: новая семья вселилась. Потом и еще одна… Ну а что тут еще дальше было и чего вовсе не было, про то в других сказках рассказывается.
