Non-fiction - [35]

Ведущий: Ну хорошо. Вот в песнях очень многих наших рок-групп присутствует какой-то сюжет, т. е. все образы объединены в одну конструкцию, которая позволяет понять, что человек хотел сказать: вот это начало, а это — конец. Вас часто называют поэтом, который работает в стиле «поток сознания», что для рок-музыки не очень естественно, особенно для нашей рок-музыки, потому что у нас, как известно, главное — слова, которые сделали нашу рок-музыку достоянием такого большого количества людей. Принимаете этот упрек или нет?

ИК: Основное — слова, а это потому, что играть не умеют, в первую очередь. Во-вторых, действительно, песни русских рок-исполнителей имеют часто связный, понятный, логичный, простой сюжет, в частности, в поэзии Бориса Гребенщикова…

Ведущий: Но он исключение, наверное?

ИК: О, я не думаю. Потом, поток сознания — это тоже довольно неопределенный термин. Любое высказывание есть поток сознания и не больше того. Я не думаю, что я сильно отличаюсь от других поэтов, которые писали песни (из моего поколения). И более того, я считаю, что в чем-то я вполне типичен и, может быть, даже достаточно вторичен — в том смысле, что я сам, когда я учился писать… для меня Гребенщиков и Майк Науменко были старшими учителями, людьми, которые уже состоялись.

Ведущий: Спасибо!

Андрей Клюкин, «Автопанорама»: Меня зовут Андрей Клюкин, и я бы хотел ужесточить Светин вопрос. Мы можем путаться во всех этих сложных терминах, но когда приходит на программу Слава Бутусов, и прямой вопрос в лоб: «А Вы все понимаете?» Ответ: «Я многих текстов до сих пор не могу понять». Как Вы прокомментируете такую ситуацию, когда Вы вкладываете свои слова, и человек, голосом которого они произносятся со сцены, просто не врубается вообще, что там в этих словах происходит. Может быть, Вы проводили какую-то разъяснительную работу? Вообще, прокомментируйте ситуацию, когда певец не понимает толком, о чем он поет!

ИК: Ну, если начать хотя бы с того факта, что многих песен, которые я написал, я не понимаю сам… (смех в зале) …Мне кажется, поэзия для того и пишется, чтобы быть неоднозначной, а объяснять ее — это привилегия определенной профессии, которая называется «литературный критик», а ни в коем случае не поэтов и не журналистов.

АК: И у меня еще такой вопрос по работе. Постольку, поскольку Вы являлись членом коллектива все это время, наверняка, Вы также работали вместе со Славой во время записи за рубежом, и я бы хотел, чтобы Вы попробовали прокомментировать… Все-таки, «Наутилус» — это культовая группа, в которой в первую очередь важна была эмоциональная нагрузка, а не качество музыкального звучания. Как вы оцениваете свою работу за рубежом во время записи? Это лучше? Это хуже? И вообще, зачем и почему это? И если возможно, в двух словах вообще вот про эту тенденцию уезда наших музыкантов на запись за границу…

ИК: А футболистам вы тоже задаете такие вопросы?

АК: Футболистам я не задаю, потому что наши поэты уезжают, как правило, в какую-нибудь деревню, но опять-таки в Россию, для того, чтобы создавать какие-то свои образы…

ИК: Деревня тоже может быть очень интересным новым впечатлением…

АК: Очень хорошо. Но как вот наша культовая группа, несущая нашу национальную традицию, уезжает, чтобы творить, к примеру, в Англию или Америку…

ИК: Я сомневаюсь, что «Наутилус Помпилиус» в очень большой степени несет национальную традицию. А потом, «наши» — это какие?

АК: Наши национальные традиции, это вот мы выросли, нам по 20–30 лет, и то, что мы слушаем…

ИК: Это традиция поколения, а не национальная традиция.

АК: Хорошо, а традиции поколения? Как они могут нестись при работе «там»?

ИК: А поколение мы возим с собой, от этого никуда не деться. Впрочем, как и нацию. А так, это обычный обмен опытом. Люди поехали туда, потому что появилась такая возможность, потому там действительно есть чему поучиться, и каким-то национальным корням это ни в коей мере не мешает, как не мешало Бунину писать сорок лет во Франции о России (будем приводить высокие примеры, в конце концов). А то, что «Наутилус» был всегда сильно привязан к эмоциональной составляющей вместо мастерства — это несчастье «Наутилуса». Это, собственно говоря, и есть причина, по которой он не может продолжать существовать, потому что та эмоция была связана с определенным временем и исчерпала себя сейчас. Сейчас все меняется. Как сказала одна юная киногероиня, «меняется время, меняется музыка, меняются даже наркотики», так что нужно соответствовать этим переменам.

АК: Но лучшие работы их были записаны тогда, когда они не были еще совсем профессионалами, то есть еще будучи в Свердловске. Если сейчас ткнуть первого попавшегося встречного: «Что ты помнишь из Наутилуса?» — наверняка он вспомнит там сметану на бананах или горох об стену, но не будет…

ИК: Очевидно, вы общаетесь в основном со своими сверстниками.

АК: Нет, я общаюсь по роду работы и не со своими сверстниками.

Ведущий: Хорошо, давайте конкретизируем. Как вы относитесь к последней пластинке «Наутилуса», которая была записана в Англии?

ИК: Я считаю ее большой нашей удачей и большой нашей ошибкой одновременно. Большая удача в том, что нам удалось поработать с человеком, который не только представитель другой культуры — музыкальной и национальной — но, в первую очередь, представитель другого поколения — того самого поколения, которое делало ревущие шестидесятые, начало семидесятых. Это просто интересно по-человечески — пообщаться с живым динозавром. Мало кто бы отказался от такой возможности. И мы очень многое поняли. Мне это дало незаменимый опыт. Я думаю, Славе тоже. Неудачей она является в том смысле, что в старые мехи, по евангельской мудрости, новое вино не наливают. И, в общем-то, была идея издавать эту пластинку не как «Наутилус Помпилиус», под другим именем. Но, как известно, кроме артистов существуют еще компании грамзаписи, и они преследуют маркетинговую политику, которая зачастую не совпадает с интересами артистов. Тем не менее мы вынуждены были это понять: то, что наше решение было само по себе слишком скороспелым, что такие вещи, как отказ от названия, готовятся как минимум за полгода.