Nomen nescio. Имя неизвестно - [75]

– Тсс. – Она замерла с рукой на его члене. Взгляд застыл. Гвинн тихо у самых ее губ прошептал: – У нас был прекрасный секс. Ты полностью удовлетворена и жаждешь увидеть меня на своей вечеринке, а сейчас иди в свою спальню, сними вещи, разбросай их и засыпай. Ты проснешься завтра веселой и отдохнувшей.

Лили-Света послушно ушла. Гвинн слышал, как она на ходу стаскивает с себя наряд. Он брезгливо скривился, передернув плечами, поправил одежду и вышел. За время своего пребывания в Москве он узнал две вещи. Он ненавидит холод, как и раньше, и Алия – высокомерная стерва. Об этом говорили все, с кем он встречался. Правда, была поправка, так говорили светские тусовщицы. Фотографы любили ее, называя едва ли не единственным искренним и нормальным человеком среди своры глупых пафосных грызущихся болонок. Соцсети Алии говорили, что она умна и иронична, а еще что она избегает фотографий. Гвинн нашел лишь несколько, и они совсем не давали представления об ее внешности.

«Как причудлив ход судьбы. Ее мать – обычное, ничем не примечательное человеческое существо, а поди же, назвала дочь Алия… Алия Дингир – претенциозно, нелепо, символично… Небесная и Божественная в одном. Прямо-таки бинго по части заигрываний с судьбой. Ребенок с таким именем должен был с детства ощущать груз ответственности. – Он усмехнулся. – Самым смешным будет, если это такая же нелепая обычная курица, как ее мать».

Гвинн уже жаждал познакомиться с ней лично. Он был заинтригован и немного удивлен. Кровь Деотерии все-таки, линию которой он так неожиданно нашел. Он не решил, что сделает с Алией, тем более пока нет ясности, есть ли в ней вообще хоть какой-то потенциал. Ее мать была просто человеком, а именно по ее линии она восходила к безумной Деотерии.

Гвинн вышел на морозный воздух, решив, что попробует еще раз присмотреться к ее дому. В ее окнах горел свет, но ничего не было видно. Он провел в Москве дня три и за это время так ни разу с ней и не пересекся, она каждый раз оказывалась не там, где он ожидал. Вот сейчас можно было бы вломиться и, применив свою силу, наконец, все понять, а потом либо оставить ее с приказом забыть о нем, либо убить и покончить с проклятым родом.

Гвинн не сделал ни того, ни другого. Он посидел еще какое-то время, дождался, пока выключится свет, и поехал по улицам города.

Москва изменилась с тех пор, как он был тут последний раз. Когда же это было? Наверно, сразу после войны, которая так плачевно закончилась для его отца. К сожалению, закрепить результат не удалось, хотя у Гвинна получилось пошатнуть его позиции в нескольких регионах.

Гвинн помнил старую Москву, которую увидел еще при первых Романовых. Потом он часто приезжал в Санкт-Петербург – игрушку Петра. Он видел, как возводится город на болоте, не веря в эту затею. Лишь через полвека он вернулся туда и понял, что ошибся. Город был прекрасен, Гвинн поразился силе человеческого духа и его возможностям и полюбил этот город, чувствуя в нем эту силу. Через поколение, когда разговоры о нем затухали, он возвращался ко двору, снова вызывая слухи, порождая сплетни и исчезая. Москву он подзабыл и лишь в XIX веке снова открыл ее для себя, когда город отстроили после наполеоновского пожара. Москва была уютной, с немного хитроватым и лихим характером, ей было далеко до аристократизма Санкт-Петербурга. Тут и люди были проще, и улочки кривее, но в этом чувствовалось свое очарование. Гвинн посмотрел в окно. Да, Москва изменилась, и ему это не нравилось. Гонор, пафос, снобизм, глупость будто сконцентрировались на этих улицах. Казалось, что кто-то сознательно свез сюда самых жадных и беспринципных представителей человечества. Ему не нравились новые здания. Он помнил особнячки, которые были уничтожены в угоду убогим монстрам из стекла и бетона, помнил, как сидел в гостиных некоторых из этих домов и пил чай, и не только чай. Еще точнее – совсем не чай. Гвинн усмехнулся. Он въехал во двор одного из таких оставшихся особнячков. На его домик часто покушались девелоперы и чиновники всех мастей, но исправно оставляли в покое. Гвинн завел за правило иметь жилье практически во всех больших городах мира, так было куда удобнее избегать ненужных проблем с солнцем. Кстати, это единственное, почему Москва ему нравилась и сегодня, – солнца здесь практически не было.

Гвинн зашел в дом, открыл холодильник и достал кровь. Ему предстояло решить, что же делать с Алией. Откладывать решение этого вопроса больше нельзя. Если узнает отец, то это кончится плохо. Он мог бы воспользоваться шансом и сам.

Этот вариант Гвинн не отбрасывал, чувствуя где-то внутри себя тонкий голосок, напоминающий о том, кем он может стать. Гвинн не знал, на что надеется больше – на то, что Алия Дингир – просто человек или…

Гвинн отпил глоток, скривился. Холодная. Эх, сейчас бы теплой… живой, но он хотел соблюдать осторожность и не привлекать внимание отца лишний раз к своим перемещениям. Конечно, тот не удивился бы, объявись Гвинн хоть в Папуа – Новой Гвинее. Их отношения давно перешли в стадию холодной войны с кратковременными конфликтами. Они присматривали друг за другом. Периодически Гвинн позволял себе бесить эрла скандалами и ставить ему палки в колеса в Совете, где имел членство на правах Истинного. Эрл упорно опутывал мир своими интригами, прибирая его к рукам, а Гвинн с удовольствием рвал паутину, разрушая надежды отца. Иногда, напротив, эрл мешал планам Гвинна и пару раз даже подстраивал ему неприятности. Хотя Гвинн и объявил официально, что вышел из клана отца, тот мог повлиять на него через Совет. К тому же эрл славился своими неофициальными действиями, и у Гвинна не было никаких иллюзий на счет того, насколько он «дорог» отцу.