Ноль три - [36]

Тем более, что ни в чем не виноват — боль была такая, что запросто могла перейти в сердечный приступ. Но оправдываться я не стал.

— Я ведь сколько раз говорил — кардиологическую бригаду только на сложные вызова. А радикулит по силам и фельдшеру. Случись что-то сложное, а где бригада? А бригада на радикулите.

— Все понятно, Олег Петрович, — начал заводиться я, — мы ведь тоже делом занимались. Я не за башмаками стоял, а ездил к хронической больной.

— Вы, Всеволод Сергеевич, сами подрываете авторитет бригады. Поэтому со следующего дежурства вы садитесь на простую машину, а в бригаде будет Федорова. Светлана Васильевна, — повернулся он к Федоровой, — примете бригаду и будете старшей смены, соответственно.

Федорова, конечно, смешалась, вспыхнула:

— Что вы, Олег Петрович, я не буду. И не хочу. Да и не смогу.

— А у нас, Светлана Васильевна, здесь, между прочим, не детский сад — не хочу туда, хочу сюда. Куда вас поставят, там и будете работать, — Алферов говорил строго, и это было правильно — мол, Федорова подчинилась силе.

Но вместе с тем ему, видно, не хотелось, чтоб Федорова считала себя жертвой, и он уже мягко, по-отечески добавил:

— Если будет трудно, всегда зовите Всеволода Сергеевича. Он был вашим наставником, и вам еще у него учиться и учиться.

И на этом Алферов ушел.

Федорова была в растерянности.

— Как же так, Всеволод Сергеевич. Я не могу на ваше место. Да и не справлюсь. Схожу к главному и откажусь.

— Вы никуда не ходите. Наш лозунг — «Выдвигать молодежь», вот вас и выдвинули. И вы справитесь. В самом деле, если что, выручим. А жаловаться тут не на что. Расстановкой сотрудников занимается только заведующий. Я ведь даже в зарплате не потерял — на что же жаловаться? А вы будете стараться и справитесь.

Признаться, я и сейчас понять не могу, зачем он меня из бригады вытурил. Знал ведь, что для работы это хуже. Значит, были у него иные заботы, помимо рабочих. Какие-то мотивы ведь были. Это уж слишком просто: вот я пожаловался на него, он рассердился и наказал меня. Нет, слишком просто. Мотивы были.

Он, к примеру, убивал сразу двух зайцев. Как-то он при всех обидел Федорову, теперь же, выдвинув ее, тем самым обозначил, что признал свою ошибку. Не кается громко, но ошибку-то признал. А потому что справедливость превыше всего. И коллектив это верно оценит.

И второе. Он смахнул меня и тем самым показал, кто подлинный лидер. Вот щелкнул Всеволода Сергеевича, и что же? Что-нибудь случилось? Кто-нибудь протестовал? Да никто и не пикнет в его защиту. И, наконец, это другим урок: не бегай жаловаться, у Алферова рука твердая. Смахнул Всеволода Сергеевича, смахнет и любого.

Как бы там он ни рассчитывал, а только ровным счетом ничего не случилось. Коллеги так это глухо пороптали, мол, опыт теперь ничего не стоит, да и то, думаю, это лишь при мне, чтоб сочувствие выказать. О возмущениях на пятиминутке — и говорить нечего. Ничегошеньки. Щелкнул человека, и все тихо.

Лукавить не буду, чувствовал себя униженным. Все-таки впервые в жизни меня высекли. Да при всех. Нет, я, понятно, не заблуждался, есть ли незаменимые или их нет, тут все понятно. Но вот так, за несколько минут сместить с привычной работы — и ничего не случилось.

Я-то любил иной раз объяснить, почему работа мне нравится. А потому как раз, что, по закону Паркинсона, достиг уровня своей компетентности. Не выше и не ниже. И на этом уровне я собирался держаться всю оставшуюся жизнь.

И я знал, что кто-то заплатит за то, что на вызов приедет не опытный врач, а Федорова. Она, несомненно, толковая, но, по-хорошему, ей еще три-четыре года поработать линейным врачом, потом пройти курсы кардиологии, вот тогда можно и спецбригаду возглавить. Ведь растеряется в сложном случае, а это все платы и платы. И что удивительно — платит-то больной, а не человек, затевающий эксперименты.

После смены все мы пошли в Дом культуры на торжественное заседание — близился медицинский праздник. Да, в Доме культуры, а не в красном уголке больницы, то есть торжественность по высшему разряду. Будет кто-то из городского начальства, и, следовательно, всех станут только хвалить, ругать не будут.

Так-то я на общебольничные собрания не хожу — и своих хватает. Но Алферов дважды строго всем велел быть.

А Дом культуры полон — на такие собрания ходят охотно. Во-первых, каждый ожидает благодарности, а во-вторых, это единственная возможность у женщин показать коллегам новые платья.

О, эта тишина в зале, когда начинают объявлять благодарности, о, это томление на лицах — а мне же когда? — и какие случаются обиды, сцены и упреки, когда благодарность не объявят. Вроде, смотришь, человек не честолюбив и в меру тщеславен, но каким же гневом пылают его глаза, когда он при всех выговаривает ближайшему начальнику, что вот-де, пашешь сутками, отдыха не знаешь, и жалобы, что характерно, ну, ни одной, и что же за это — шиш сплошной? Да, шиш сплошной. Вот теперь ночами вызывайте тех, кому шиш не вполне сплошной.

Но это позже, а сейчас шелест ожидания, ахи да охи в вестибюле — приехали-то люди из всех больниц района, ах, сколько лет и сколько зим, и прекрасно выглядите, и все такое.