Ноль три - [35]

Дальше я терпеть не мог, понимал, что Алферов развалит работу начисто. И я пошел к главврачу.

Разумеется, понимал, что Алферов рассердится, что вот я побежал жаловаться, возможно, и не простит мне этого, но скажу себе очередное похвальное слово — работа мне все же дороже хороших отношений с начальством.

Главврач был на месте.

— Десять минут, Алексей Федорович, — попросил я.

— Давайте.

— Все очень просто: Алферов разогнал лучших работников.

Он поморщился так, словно во рту у него была неспелая клюква.

— Сильно сказано, Всеволод Сергеевич. Алферов не может ни увольнять, ни набирать. Да и где же — лучшие ушли? Вы, Елена Васильевна, Надежда Андреевна — все на месте. Одни люди уходят, другие приходят. Что вас не устраивает?

— Но коллектив складывается годами, а теперь его разрушают.

Он осторожно, словно боясь обжечься, ощупал гладко бритый череп.

— Это неизбежно, когда приходит новый руководитель, — философски заметил главврач, и я пожалел, что пришел к нему — он будет поддерживать Алферова. — У вас повысились требования. И уходят те, кто ищет, где лучше. Таких людей мы не держим. Нам дороги патриоты своей работы. Но, заметьте, никому мы не стали вредить, всех оформили переводом. Пришли, Всеволод Сергеевич, новые люди, вы их обучите, вот и сложится новый коллектив. Да, именно так.

— Но у нас не закрываются смены.

— Работать трудно? — излишне ласково спросил главврач.

— Не только в этом дело: выезжаем с опозданием, будут проколы и, соответственно, жалобы.

— Хорошо, с графиками я разберусь, — бегло сказал главврач.

Он помолчал, подлавливая нужное настроение. Наконец поймал. Заговорил тихо, элегически:

— А мне он нравится, ваш Алферов. Не суетится, не лезет на рожон. Не дерет горло на медсоветах. Требовательный? Да. Укрепляет дисциплину? Тоже да. А недовольные — они всегда найдутся. Мы с вами столько повидали людей, что несколькими фельдшерами больше, несколькими меньше — нас ничем не удивишь.

Это он убаюкивал меня элегическим тоном — ну, доверительность старшего товарища, соучастника, можно сказать, битв за здоровье человека, боевого, скажем привычно, друга, и мне стало ясно, что продолжать разговор не имеет смысла.

А потому что они друг друга устраивают: одному нужен предпенсионный покой, а другой хочет быть бесконтрольным хозяином. Они близки по отношению к делу — им свои ощущения важнее конечного результата работы.

И я ушел, ругая себя за глупость. Позабыл старую истину: не уверен в победе, не суйся — первая заповедь умного человека.

Все же некоторая польза от нашего разговора была: желая избежать будущих жалоб (тут он моим предчувствиям доверял), главврач попросил Алферова принести график дежурств и велел укомплектовать смены полностью. Разумеется, не скрывал и наш с ним разговор — станет он с нами чикаться.

Алферов вынужден был подчиниться и прекратил свой экономический эксперимент, стал давать совместительства всем желающим.

Однако очень рассердился на мой заход к главврачу и начал ко мне цепляться. О нет, все вежливо, с прежним подчеркнутым уважением. Но цеплять начал — это несомненно. Нет, конечно, не мелкие придирки или замечания при всех — этого не было.

А только стал более внимательно просматривать мои листки. Однажды на пятиминутке спросил, зачем я сделал то-то и то-то, а не лучше ли было бы сделать вот то-то.

И это он напрасно: два года назад я прошел курсы кардиологии — четыре месяца теоретических занятий, так что академические выкладки выветрились у меня не вполне.

Я объяснил, какие были показания, и Алферов удовлетворенно кивнул. И поступил правильно — в теории он слабее меня, и все это знали.

А то спрашивает:

— А почему вы сделали наркотик? Сейчас с наркотиками строго.

— Вы посмотрите, я все расписал. Начинал же я не с наркотиков. Но там почечная колика, и ничто не помогало.

— Все верно, Всеволод Сергеевич, — он снова был удовлетворен моим ответом.

Как-то позвонила пожилая женщина-сердечница — я много раз бывал у нее на вызове — и попросила, чтобы я приехал. У нее очень болит спина. Да так просила, что было не отказать. Ну, вот только вы, Всеволод Сергеевич, и все такое. И время как раз было спокойное, и я велел Зине записать вызов.

Там ничего особенного — радикулит. Вызов занял пятнадцать минут, я о нем сразу забыл.

Алферов же перед отходом домой вошел в диспетчерскую и начал просматривать журнал вызовов.

— Дайте мне листок, — попросил диспетчера.

Зина подала листок. Там диагноз — радикулит, и укол — баралгин.

— Зина, вы почему бригаде записали этот вызов? — спросил строго.

— Всеволод Сергеевич велел.

— Всеволод Сергеевич, вы почему поехали на этот вызов? — с металлом в голосе.

— Да как-то, знаете, было не отказать. У нее несколько раз снимал сердечную астму.

— Всеволод Сергеевич, вы же понимаете, что это не дело. У вас спецмашина с дорогим оборудованием. Это, простите за сравнение, все равно что гвозди забивать электронным микроскопом (образное сравнение, не правда ли, свежее, главное).

Конечно, мне бы ответить, что не знал, что там, думал, сердечные боли, вот и поехал. Но что-то засело во мне, не хотел оправдываться, да и все тут. Не мальчик, чтобы суетиться перед начальством. Да я и мальчиком-то не суетился.