Ноль часов - [11]

— К ста пятидесяти двум миллиметрам я бы поговорил, — продолжил Шурка игру, и в шутке явил себя не смысл даже, а чисто теоретический допуск связи со смыслом. Случайные связи опасны, но развлекают своей осуществимостью.

— Элементарно, Ватсон, — важно кивнул солдат.

— Ну уж?

— У нас отдельный взвод старых стапятидесятидвухмиллиметровых гаубиц есть. Не угодно?

До электрички оставалось девять минут. Шурка потащил артиллериста в кассы. Продал в очереди билет (зайцем доберется) и взял еще пива.

Снял пару глотков и щедро протянул Ивану:

— Слушай, земеля. Записать есть чем? — И продиктовал телефон Майи. — Позвони через пару дней — она тебе скажет, если надумаю. Но смотри: будешь подкатываться — убью!

Случайный треп как бы приобретал приятную значительность бизнеса.

— Не топи Муму, — покровительственно успокоил солдат. — Ну что — проникся?

— Прикинуть надо.

— Чего прикидывать?

— Того. Калибр — это одно, а система — другое, сам понимаешь: посмотреть, размеры уточнить.

Иван поднял пегие бровки:

— Нестандартная работа дороже стоит! — скаредным купеческим тоном предупредил он.

— Не бздим-бом-бом. Матрос дитя не обидит.

— Дай-ка еще закурить… Ты что хочешь — по Зимнему второй раз грохнуть? Самое время.

— Учти: растреплешься — в дисбат пойдешь, помогу, — глупо пригрозил Шурка.

— Не смеши, моя черешня! Ты где живешь?..

— Если насчет встречи — ты в воскресенье из части сумеешь вылезти?

— Аск. Я уже старик, братишка, — обижаешь.

2

Если бы на кораблях Российского Военно-Морского Флота были штатные психологи, исповедующие архаичный фрейдизм, то необъяснимая и внешне немотивированная тяга двадцатилетнего матроса к стальному цилиндру размером с, как мы сравнили, эскимо подверглась бы однозначному фаллическому истолкованию; роль отца в проявившемся эдиповом комплексе замещал бы непосредственный отец-командир, а стремление ввести этот цилиндр в предназначенное для того отверстие орудийного затвора означало бы стремление обладать кораблем, в более широком смысле символизирующим матросу мать, которая его кормит, укрывает от опасностей внешнего мира, и только в утробе которой он находится в полной безопасности и свободе от любых забот, почему подсознательно туда и стремится. Не случайно на языке народа, понимающего вкус мореплавания больше прочих — у англичан, — корабль женского рода. Но на кораблях мужского рода (NB!) ВМФ подобных психологов, к великому счастью командования, нет, — а то практические следствия их работы могли бы быть неисчислимы и служить к непоправимому подрыву боеспособности экипажей, которые, по русской лингвистической традиции, и так готовы совершить акт с кем и чем угодно во вверенном заведовании. Самому же Шурке такая точка зрения в голову прийти не могла. Если бы его спросили: «На хрена тебе ударник?», он бы ответил соответствующе: «А хрен его знает. Так. Пусть будет… интересно».

Мотивация к военной службе в мирное время проста: отрицательная мотивация. Военкомат и милиция, как добрый и злой следователи, припирают юнца дилеммой: или армия — или тюрьма и зона. Не каждый военный мыслитель может искренне ожидать подвигов патриотизма от тех, кто служит в армии под страхом тюрьмы, выбрав меньшее из двух зол. Заградотряды никто не отменял — они просто видоизменены.

И наилучшим средством «выбить штатскую дурь» выступает бессмысленность службы. Задалбывание боевой подготовкой может утомить тело, но не душу: здесь явна целесообразность. Нет: многократные приборки до стерильной чистоты, тут же уничтожаемой ходом дел, содержание в идеальном и раз навсегда установленном порядке своего ничтожного хозяйства («Зубная щетка сле-ва от мыльницы!»), бесконечные стирки робы, дословная зубрежка уставов, отбой и подъем за секунды; образцовый экипаж есть самозатратный механизм, все силы которого ухолят на содержание себя в некоем вымышленном и неестественном состоянии, не имеющем ничего общего с боеспособностью. Артиллерист может ни разу не стрелять из орудия, зато уметь виртуозно отбивать строевой шаг и чистить картошку.

Однако часто забываемая мудрость этого подхода — в том, чтобы война грезилась солдату отдыхом и развлечением, каким ее считали еще ветераны Мария. А также в накоплении немотивированной агрессии: цепного пса надо бить, дразнить и не докармливать, злее будет. Совершенно разумно оружие российского солдата хранится отдельно от него, под замком и без патронов: дорвавшись в карауле до заряженного автомата, он способен за неимением лучшего перестрелять сослуживцев, что регулярно и происходит. Это не означает изъянов в подготовке, но лишь переизбыток бойцового духа. Озлобленный джинн, не дождавшись вызова из бутылки, не выдерживает бездействия и самостоятельно вышибает пробку.

Настоящий солдат рассматривает окружающее через прорезь прицела, пусть даже мысленного. Оружие ласкает руку и глаз и провоцирует к применению — для того и создано. Задолбан ты, пес бесправный, но при стволе — ты главный в радиусе прицельной стрельбы. И посадить пулю в центр контура — никакое не убийство, а самооправдание жизни твоей позорной, единственное осмысленное действие, которому ты обучен и призван.