Ноктюрн - [53]

— Не бойтесь, — сказала она. — Это не больно.

— А я не боюсь.

— У вас замечательная вена, — продолжала Иветта, поглаживая мою руку.

— Это от тяжелой работы, — сказал я, наблюдая, как она берет со стола здоровенную иглу. — Я артиллерист. Кончились снаряды, и нас перевели в пехоту.

— Трудно республике...

— Может, еще победим. Случится чудо — и мы победим!

— Я в чудеса не верю, — ответила она. — Подумать только: до Франции рукой подать. Патронов нет, снарядов нет. А у них все.

— Может, на Мадридском фронте перейдут в наступление, — сказал я.

— Если нас здесь разобьют, то и там конец, — сказала Иветта и кольнула меня иглой. — У вас чудесная вена.

— Мне совсем не больно.

— Вы просто притворяетесь.

— Нет, правда, не больно.

Она положила на колени граненую склянку, куда стекала моя кровь.

— Как ваше имя? — вдруг спросила она.

— Жорж, — ответил я.

— По-испански: Хорхе, да? Откуда вы знаете группу вашей крови?

— У меня и раньше брали кровь.

Иветта усмехнулась.

— И у меня. Был даже случай, два раза в день. Но тогда очень кружилась голова, во рту все пересыхало и страшно хотелось пить.

— А мне не хочется пить. И голова не кружится.

— Вы очень сильный, — сказала Иветта. — Вы спортсмен?

— Нет.

— Да! Ведь вы артиллерист! Потому-то у вас такие сильные мышцы.

— Раньше я был шофером. Возил боеприпасы. Каждый снаряд весит сорок три килограмма.

Где-то близко, вероятно в самом городе, рвались бомбы. Был даже слышен их свист при падении. Дрожали земля и кушетка, на которой я лежал. Струйка крови, стекая в склянку, слегка трепетала, и я понял, что у Иветты трясутся руки.

— Опять бомбят! — воскликнула она. — С ума можно сойти!

— А нам нечем ответить, — проворчал я.

— Да, нам нечем ответить, — повторила она, взглянув на склянку. — Еще немного — и хватит.

— Берите больше! — сказал я. — Может, еще понадобится.

— Больше нельзя.

— Я прекрасно себя чувствую. У меня масса крови.

— Все равно больше нельзя. Пятьсот кубиков только. Хорошая у вас вена! — восхищалась Иветта. — Чудная вена! Ну вот, пожалуй, довольно... Скажите, вы кто по национальности?

— Латыш.

— Латыш! — воскликнула Иветта. — Одному латышу мы ампутировали ногу. Давно уже, правда, после боев под Гвадалахарой. Моя подружка за ним ухаживала и даже влюбилась в него.

Она говорила без умолку, стараясь заставить меня забыть про боль. Но мне было не больно, и я даже решил пошутить.

— Я согласен и на ранение, если вы не откажетесь ухаживать за мной!

Иветта погрозила мне пальцем.

— Такими вещами не шутят. Вот накличете беду!

— Напротив, это было бы счастьем, если б вы за мной ухаживали.

Иветта зарделась.

— Довольно, — сказала она, вытаскивая иглу из вены. Она распутала резиновый жгут и, приложив к проколу кусочек ваты, смоченной йодом, деловито бросила: — Подержите и не вставайте! Я скоро вернусь.

Она поспешила к раненому, я остался один. Опять бомбили, но теперь бомбы ложились где-то в стороне. Наверное, на аэродроме. Над плитой бренчала посуда, на пол с шумом упала алюминиевая поварешка. Хозяева, видно, бросили все на произвол судьбы — и дом и миндалевый сад — и бежали к французской границе, чтобы только не попасть в лапы фашистам.

Иветта вернулась минут через двадцать. Ее смуглое лицо светилось улыбкой, глаза сияли.

— Все хорошо, будет жить! Крови он и в самом деле потерял уйму.

— У нас не было бинтов. Все израсходовали.

— Шеф разрешил выдать вам бинты. Врач у вас есть?

— Нет. В медпункт попал снаряд, все погибли.

— Что ж, придется самим перевязывать. Идемте, я дам бинты.

Иветта сняла с моей руки вату, и мы отправились в перевязочную. Там лежали несколько раненых. Вокруг них суетились сестры. Иветта протянула мне сверток.

— Здесь пакеты первой помощи. Берите и отправляйтесь назад, вас, наверное, ждут. Никак не запомню имени вашего товарища. Как его?..

— Антанас Марков.

— Передайте командиру, что Антанас Марков будет жить.

— К нему можно зайти?

— Только не сейчас, — строго сказала Иветта. — Может, к вечеру, но не сейчас.

Делать было нечего, я возвращался в надежде, что все обойдется. Антанас Марков поправится, и мы опять увидимся.

К вечеру фашисты, подтянув свежие силы, перешли в наступление. Ходили слухи, будто бы на побережье они уже подступили к границе и теперь собираются нас окружить. Я дежурил в своем грузовике под прикрытием большого дома, в котором размещался штаб батальона. На закате меня послали в соседнюю крепость Фигуэро за боеприпасами. Только я подъехал к ней, как она взлетела на воздух. Навстречу шли колонны солдат, и меня повернули обратно.

Был получен приказ отступать. Батальон отходил к Пиренеям. По пути я должен был заехать в госпиталь и забрать Антанаса Маркова.

Там меня встретила опечаленная Иветта.

— Ваш товарищ умер. Мы похоронили его на городском кладбище.

Я не нашелся, что сказать. Мне хотелось сходить на могилу, но Иветта отговорила меня.

— Уже темнеет. Одному вам не найти. А проводить некому. Все уехали. Мы эвакуируемся к границе.

Иветта всхлипнула.

— Все погибло! — вырвалось у нее. — Сейчас мы все уедем. Только шеф остается. У него в Барселоне больная жена.

— А где ваши родители? — спросил я.