Ноктюрн - [55]
— Извини! — сказал я, протягивая ей фляжку.
Она пила искусно, как настоящая испанка. Ни капли сладкого напитка не упало мимо ее губ.
— Брр, какое холодное! — она даже вздрогнула, возвращая часовым фляжку. — Как вода в реке. У меня в чемодане спирт. Я дам тебе спирту, Хорхе, — сказала она. — А то и вправду простудишься.
Она открыла свой чудом уцелевший чемоданчик и достала из-под лежавшей сверху одежды бутылочку спирта.
— На, выпей! Сразу согреешься.
Я никогда не пил чистого спирта.
— Смешаем с вином, — предложил часовой и взял бутылку.
Пока часовой готовил микстуру, я уговорил Иветту пойти за скалы переодеться:
— Немного лучше, — сказала она, возвращаясь. — Жаль, у тебя нет никакой одежды.
Стараясь подавить дрожь, я ответил по возможности беспечней:
— Пустяки. Разведем костер, согреемся.
Я отпил из бутылки несколько глотков приготовленного зелья, и действительно, сразу стало теплее.
— Вы что здесь охраняете? — спросил я часовых.
Переглянувшись, они усмехнулись.
— Мост охраняем, — ответил один.
— Мост взорван, чего ж его охранять?
— Нас поставили здесь, обещали смену прислать, а смены нет и нет. Целый день во рту крошки не держали. Хорошо, хоть винный погребок поблизости обнаружили, а то хоть караул кричи.
— Может, про вас забыли? — предположил я. — Взорвали мост и забыли.
— Капитан сказал, чтобы мы уехали с последним танком, если смена не придет. Здесь еще танки должны пройти.
Я усмехнулся.
— Что здесь танкам теперь делать! Им-то сообщат, что мост взорван, пойдут другой дорогой.
— А ведь верно! И брод заминирован, — сказал часовой.
— Забыли про нас! — воскликнул второй. — Товарищ правильно говорит — нечего тут охранять!
Как всегда с наступлением ночи, перестрелка затихла, но тишина еще сильнее действовала на нервы. Если бы вокруг стреляли, мы, по крайней мере, знали бы, что находимся в окружении. Если бы шел бой в каком-то направлении, было бы ясно — там линия фронта. А теперь нас томила неизвестность.
Время от времени я отжимал воду, стекавшую вниз по штанинам. У меня было такое ощущение, будто меня, как маленького ребенка, закутали в мокрые пеленки и я никак из них не выпутаюсь. Вдали, где в Пиренеи вплеталось шоссе, во все стороны, мигая фарами, сновали машины. Но это было далеко, очень далеко. Мы сидели под обломками моста, раздумывая, что предпринять. Вдруг с того берега донесся чей-то говор.
— Взорвали мост, — произнес кто-то, и довольно громко.
— Красные сволочи! — выругался другой.
— Фашистские лазутчики, — прошептал часовой.
Его приятель вскинул винтовку.
— Не смей! — остановил его первый часовой. — Нам же сказано: в бой не ввязываться.
Было слышно, как люди на том берегу уходят вверх по течению.
— Дайте мне пару гранат, мы с Иветтой пойдем, — сказал я. — У меня только револьвер. Да и тот промок.
— На, бери, — часовой небрежно кинул две гранаты. — Если надо, могу еще дать.
— Давай четыре, — сказал я, подвешивая гранаты к поясу.
Часовой подкинул еще две.
— Идем, Иветта! — сказал я, с трудом разгибая окоченевшие ноги.
— Возьмите и нас с собой! — попросил один из часовых.
Я ответил не сразу. У них были винтовки, которые нам могли пригодиться при встрече с противником. И хотя мне хотелось остаться наедине с Иветтой, я все же решил взять их с собой. Одной рукой я обнял Иветту, в другой сжал взведенную гранату, и мы отправились в путь.
— Куда мы пойдем? — спросила Иветта.
— Надо разыскать свою часть.
Один из попутчиков усмехнулся.
— Вот как бывает на войне: найдешь себе жену, глядишь — свою часть потерял.
Мы с Иветтой переглянулись, но промолчали. Я совсем окоченел. Стиснув зубы, старался держаться. Иветта тоже дрожала как осиновый листок, и я крепче обнимал ее. Я с сожалением вспоминал свою теплую испанскую шубу, которую забыл в машине и потопил в реке. В ботинках хлюпала вода, икры сводило судорогой. Когда стало совсем невмоготу, я поставил гранату на предохранитель, присел на обочину и, засучив штанины, принялся растирать заледеневшие ноги.
Иветта опустилась рядом со мной:
— Позволь мне.
От ее массажа сразу стало легче.
— Тишина-то гробовая, — сказал один из попутчиков. Он достал из кармана сигарету и прикурил от висевшей на поясе большой зажигалки фронтового образца. — Вы как считаете, товарищ, мы не в окружении? Своими здесь что-то и не пахнет.
Дым сигареты был такой вкусный, что у меня засосало под ложечкой.
— Наши под прикрытием ночи занимают новый рубеж обороны, — ответил я.
— А мне тоже сдается, мы в окружении, — усомнился и второй часовой.
— Что за вздор! — воскликнула Иветта, продолжая растирать мои ноги.
— Конечно, вздор, — поддержал я, сам не очень-то веря в это. Просто хотелось успокоить Иветту. — Мы сейчас в нейтральной зоне и скоро придем к своим.
Часовой передал мне свою сигарету. Я затянулся, и у меня приятно закружилась голова.
— Ну как табачок? — спросил он.
— Давно не курил. Голова кружится.
— Это от любви, — усмехнулся второй попутчик, и я со злостью сплюнул.
На дороге что-то звякнуло. Мы замерли. Иветта привстала, напряженно вслушиваясь. Теперь, помимо бряцания металла, доносился мерный топот, будто по дороге от реки шагал целый батальон.
В 3-й том Собрания сочинений Ванды Василевской вошли первые две книги трилогии «Песнь над водами». Роман «Пламя на болотах» рассказывает о жизни украинских крестьян Полесья в панской Польше в период между двумя мировыми войнами. Роман «Звезды в озере», начинающийся картинами развала польского государства в сентябре 1939 года, продолжает рассказ о судьбах о судьбах героев первого произведения трилогии.Содержание:Песнь над водами - Часть I. Пламя на болотах (роман). - Часть II. Звезды в озере (роман).
Книга генерал-лейтенанта в отставке Бориса Тарасова поражает своей глубокой достоверностью. В 1941–1942 годах девятилетним ребенком он пережил блокаду Ленинграда. Во многом благодаря ему выжили его маленькие братья и беременная мать. Блокада глазами ребенка – наиболее проникновенные, трогающие за сердце страницы книги. Любовь к Родине, упорный труд, стойкость, мужество, взаимовыручка – вот что помогло выстоять ленинградцам в нечеловеческих условиях.В то же время автором, как профессиональным военным, сделан анализ событий, военных операций, что придает книге особенную глубину.2-е издание.
После романа «Кочубей» Аркадий Первенцев под влиянием творческого опыта Михаила Шолохова обратился к масштабным событиям Гражданской войны на Кубани. В предвоенные годы он работал над большим романом «Над Кубанью», в трех книгах.Роман «Над Кубанью» посвящён теме становления Советской власти на юге России, на Кубани и Дону. В нем отражена борьба малоимущих казаков и трудящейся бедноты против врагов революции, белогвардейщины и интервенции.Автор прослеживает судьбы многих людей, судьбы противоречивые, сложные, драматические.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
От издателяАвтор известен читателям по книгам о летчиках «Крутой вираж», «Небо хранит тайну», «И небо — одно, и жизнь — одна» и другим.В новой книге писатель опять возвращается к незабываемым годам войны. Повесть «И снова взлет..» — это взволнованный рассказ о любви молодого летчика к небу и женщине, о его ратных делах.
Эта автобиографическая книга написана человеком, который с юности мечтал стать морским пехотинцем, военнослужащим самого престижного рода войск США. Преодолев все трудности, он осуществил свою мечту, а потом в качестве командира взвода морской пехоты укреплял демократию в Афганистане, участвовал во вторжении в Ирак и свержении режима Саддама Хусейна. Он храбро воевал, сберег в боях всех своих подчиненных, дослужился до звания капитана и неожиданно для всех ушел в отставку, пораженный жестокостью современной войны и отдельными неприглядными сторонами армейской жизни.