Ноктюрн - [50]

Жандармский офицер прорычал:

— Пейте на здоровье! В вашем распоряжении полчаса.

Глубокой ночью, когда заключенные, дрожа от холода, дремали, снаружи донеслись выстрелы и громкие крики. Опять загремел ключ в двери, и в барак вломились жандармы. Всех выстроили, и началась проверка.

В углу барака жандармы обнаружили выломанный пол и прорытый в земле узкий ход. По нему убежали пятеро арестованных. Троим удалось скрыться ненастной ночью, четвертого ранили, пятого застрелили.

Спустя месяц Бенавенте вернулся в батальон к своим друзьям. Изнуренный, осунувшийся, он целыми днями лежал на соломенной подстилке. Чтобы поскорее поставить командира на ноги, парни отдавали часть своих пайков.

Но прошла весна, наступило лето, а Бенавенте все не поправлялся.

Чапи и Арконадо долго ломали себе головы над тем, как спасти командира. Наконец был разработан рискованный план. Чапи выберется с территории лагеря и сходит в ближайшее селение, чтобы раздобыть продуктов.

Всю вторую половину дня Чапи бродил вдоль проволочного заграждения, пока не выбрал подходящее место. Набрав полные карманы камешков, он спрятался за бараком и стал кидать их в электрическую лампочку на столбе. Наконец раздался хлопок. Услышав шум, часовой огляделся, но так ничего и не понял.

С наступлением сумерек заключенные, собравшись неподалеку от намеченного места, стали петь испанские песни. Три ближайших часовых оставили свои будки, подошли к проволочным заграждениям и, закурив, с удовольствием слушали.

Тем временем Чапи припал к земле и пополз. Проволока слабо звякнула, и он исчез в темноте.

Вскоре лагерь погрузился в глубокий сон. Не спал только Арконадо. Он прихватил добытые загодя саперные ножницы и выскользнул из барака.

Чапи не пошел по шоссе, где даже ночью можно напороться на конный жандармский патруль. Он полз по канавам, пробирался полями, кустарниками. Трава налилась росой, от цветущих нив струился пьянящий аромат, и ему вспомнилась Испания, просторы каталонских долин, холмы, усеянные цветами. Мелькнула соблазнительная мысль — а стоит ли возвращаться в проклятый барак, когда он уже на воле, а до Испании так близко... Но тут же он представил себе, как всю ночь будет ждать его старый учитель Арконадо, представил бледное, изможденное лицо командира, который может никогда не увидеть родины.

Его вернул к действительности цокот копыт. Жандармский патруль проскакал мимо, и цокот замер вдали. Смочив росой ладони, Чапи вытер лоб и встал.

Когда он подошел к деревне, была уже ночь. Он шел наугад и наконец почувствовал под ногами мостовую. Слева и справа смутно проступали дома. Чапи свернул в проулок. Все окна были темны. Деревня спала. Нигде ни малейшего шума — ни говора, ни песни.

Но вот сквозь густые ветки акаций пробился слабый луч света. Чапи раздвинул кусты и, заглянув в освещенное окно, увидел сидящего в комнате за столом пожилого крестьянина. Он ужинал, изредка заглядывая в газету. Чапи подобрался к окну и тихо постучал. Мужчина, подняв голову, прислушался, потом подошел, прижался лбом к стеклу. Увидев маленькую, почти мальчишескую голову Чапи, открыл окно и спросил:

— Чего тебе, мальчик?

Быстро и коротко Чапи рассказал крестьянину, что он из лагеря, что командир его смертельно болен, а его прислали товарищи, чтобы раздобыть продуктов для командира.

Проворчав что-то про себя, мужчина открыл дверь.

— Хорошо, подожди! Схожу посмотрю, а ты, жена, — он повернулся в сторону занавески, отделявшей часть комнаты, — встань и собери поужинать.

Взяв у Чапи мешок, мужчина вышел. Из-за занавеса появилась жена — ссутулившаяся, в линялом платье немолодая женщина. Приветливо поздоровалась и поставила на стол миску супа.

— Плохо вам, беднягам, приходится, — посочувствовала она, подсев к столу рядом с Чапи. — Да и нам не сладко. Гитлер напал на Францию, а генералы посылают солдат воевать с Россией.

И она рассказала, что ее сын Пьер был направлен в экспедиционный корпус. В порту, когда они отказались сесть на корабль, их арестовали.

Она плакала, вытирала мокрое лицо концом платка и смотрела на незнакомого гостя с такой материнской лаской, что Чапи сразу вспомнил свою мать, которую он не видел уже много лет.

Хлопнула дверь. Вернулся хозяин и, бросив мешок на пол, сказал:

— Тяжелый. Не донесешь. Жена, добавь чего-нибудь ребятам полакомиться! А я запрягу лошадь.

Ночь клонилась к рассвету, когда они добрались до пшеничного поля. Дальше ехать было опасно.

— Если станет туго, приходи еще, — сказал, прощаясь, хмурый крестьянин.

Чапи скрылся в густой пшенице. Пригнувшись, он брел в направлении лагеря. Теперь предстояла самая трудная часть пути.

Темные бараки за колючей проволокой кутались в тумане, наползавшем с болота. Скоро туман достиг пшеничного поля, намокшие колосья поникли.

Перебежав через дорогу, Чапи прижался к земле и пополз, одной рукой волоча тяжелый мешок. Он благополучно миновал первое проволочное заграждение и очутился в самой опасной зоне, где находились вышки часовых. Из травы прямо перед ним выпорхнул жаворонок, взвился в посветлевшее небо и рассыпал звонкую трель.