Ноктюрн для водосточной трубы - [5]

— Вам знакома латынь?

— В известных пределах.

— Тем лучше… Так вот, когда Викентий впервые изложил свою идею и низложил ее именно мне, я сразу понял ее антинаучность, о чем, разумеется, не замедлил ему сказать. Разговор вышел тяжелый и потому, видимо, не занесен Викентием в дневник, в котором он скрупулезно описывал каждый свой день. Кстати, дневник этот сохранился.

Зная горячий характер Викентия, я просил его хотя бы не торопиться с обнародованием своих догадок. Но он не прислушался к моим доводам, и получилось — хуже некуда. Его выступление на ученом совете было совершенно некорректным, а это вызвало ожесточение другой стороны. Результатом явилась статья в газете, и дальше все покатилось по наезженным в те годы рельсам. Викентий был вынужден уйти из института, работал то ли истопником, то ли дворником, скрывался от нас, своих друзей, и, в конце концов, сломался, — Глеб Евстигнеевич замолчал, странно поеживаясь, затем вновь заговорил. — Он был чрезвычайно талантлив. Раньше о таких говорили — талант от бога. Но завиральные идеи, нежелание смотреть фактам в лицо и самомнение. Да, да, самомнение! А отсюда эпатаж, непризнание авторитетов, вздорность характера. Из него, я уверен, никогда бы не получился настоящий ученый. Он должен был сломаться, и он сломался. Да-с!

Георгий вдруг осознал, что интонации декана не отвечают моменту. Таким голосом зачитывают обвинительное заключение. Осознал это, как видно, и Краснопольский. Он горестно вздохнул и развел руками.

— Увы, столько лет прошло, а мне и сейчас до слез жаль его нереализованных возможностей. Не могу сдержаться… Что же касается непосредственно вашего вопроса, то дело тут вот в чем: Нина долго не знала истинного положения вещей, а потом, узнав, очень болезненно все это переживала. Однако со временем рана затянулась. Получив ваше первое письмо, я сразу подумал о Нине, о том, что рыться в этой истории снова ей будет нелегко. Отсюда и негативное отношение к вашему приезду.

— Но почему же Нина Викентьевна узнала о моем письме?

— Да потому, — Краснопольский чуть наклонил голову, и взгляд его ушел в подлобье, — да потому, что в нашей семье тайны не приняты. Вот так… А Нина высказалась за ваш приезд. Она всегда отличалась здравомыслием и тут достаточно резонно заметила, что лучше объясниться накоротке, чем оставлять проблему открытой.

— Известно ли вам, кто скрывается под псевдонимом М. Преклонный?

— Никто не скрывается, ибо это не псевдоним. Был такой в институте. Мерзкая, надо сказать, личность. Ныне на пенсии. Впрочем, не знаю, жив ли… Как вы понимаете, встреч с ним не ищу… Но довольно об этом. Нина сообщила мне, что вы близкий друг Петра.

— Мы школьные приятели, — Георгий во всем любил точность.

Тонкой улыбкой Глеб Евстигнеевич просигналил, что уловил нюанс.

— Надеюсь, вам у нас понравится. Мы любим гостей. И, знаете ли, я рад, что в вашем лице, как мне кажется, нашел интеллигентного человека.

Дверь кабинета открылась, и вошла Нина.

— Я без стука. Это не страшно?

— Нет, — отвечали мужчины одновременно.

Нина рассмеялась.

— Я вижу, у вас полное единомыслие.

— Именно так, — проговорил Георгий, поднимаясь. Он обратился к Краснопольскому. — Большое спасибо за беседу. Рад был познакомиться.

— До вечера, — последовал благожелательный ответ.

3

Солнце в тот предновогодний день взмывало в безоблачное небо. Магазины торговали вовсю. Было без пяти минут двенадцать.

— Мы пойдем навстречу Петру, — сказала Нина — Он может ехать лишь одной дорогой. Потом заскочим к нам на городскую квартиру, заберем продукты, пообедаем и вернемся на дачу.

— Согласен, — Георгий кивнул. — Лишь один вопрос. Я, к стыду своему, до сих пор не знаю, где и кем работает Петр. В первые минуты не спросил, а сейчас как-то неудобно.

— Петр — химик, — ровным голосом произнесла любящая жена. — Работает в НИИ.

— Ясно, — Георгий словно наткнулся на холодную стенку. — Ну что ж, теперь я полностью в вашем распоряжении. Ведите.

И они начали прогулку.

Помня о двух своих утренних неудачах, наш герой решил взять реванш. И это ему удалось. Мало того, что он был прекрасным слушателем — качество, хорошо развитое у любого журналиста, — Георгий и сам являл неплохой образец рассказчика. К тому же, то ли облик города, где он давно не был, то ли присутствие рядом красивой и умной женщины послужили прекрасным катализатором его способностей. Он блистал. Фразы строились тугие, емкие, прочно опираясь на существительные, взрываясь пружинами глаголов и расцветая созвездиями причастных оборотов.

Где-то на середине дороги и разговора Нина взяла его под руку. И сквозь толстую ткань зимнего пальто, сквозь костюмную и рубашечную ткани почувствовал Георгий, что женская, в вязаной варежке ладонь не просто лежит на его руке — она живет, и тепло от нее, тепло понимания и симпатии, флюидами стекает к нему.

И тогда, закончив очередную смешную историю, наш герой спросил:

— А как вы сами относитесь к теории вашего отца, Нина Викентьевна?

Все! Исчезли флюиды, как отрезало. Ладонь стала равнодушной. Ей уже было все равно, на что опираться — на руку ли, на палку.

Нина замедлила шаг.