Ногин - [107]

Тот же Бряндинский сообщал, что открыто примиренческая позиция Троцкого вызвала против него негодование Ленина и его стойких приверженцев. «Надо предполагать, что Ленин и Плеханов в конце концов своего добьются и своих противников приведут к повиновению, особенно же строптивых постараются или обезвредить, или вовсе исключить из партии. Тем более что вызванная промышленным подъемом волна забастовок приведет, вероятно, и к некоторому оживлению подпольной деятельности партии на местах, а это не малый козырь в борьбе с ликвидаторами, которые народились и сильны только во время периода развала партийной работы и понижения энергии пролетариата».

Макар после пленума приехал в Москву. «Объединительный кризис» обнаружил себя немедленно. Надо было в широком масштабе формировать подполье и налаживать в России работу ЦК.

Хорошей квартиры не было. Мария Ильинична Ульянова предложила ему поселиться у Елены Малиновской — работницы финансовой группы МК. Но Макар — старый мастер конспирации — посчитал, что он и Малиновская будут мешать друг другу.

Он решил держаться у Дунаевых, на Девичьем поле. Комната была возле кухни, у черного выхода, рядом — чердак: позиция для нелегала удобная. А встречался с товарищами на квартире Анны Астрахановой, в Проточном переулке. Там бывали Елизавета Уварова и Ольга Ермакова. Заходил и Андрей Бубнов: он примыкал к отзовистам, но после долгих раздумий в Бутырской тюрьме заметно охладел к ним.

Макар сделал два доклада в МК о январском пленуме на квартире фельдшерицы Бланк в Ростокинской больнице. И отправился в Петербург. Там он разыскал трех кандидатов в члены ЦК, избранных на Лондонском съезде. Но они не пожелали собраться для встречи с ним. Эти господа — Роман (К. М. Ермолаев), Михаил (И. А. Исув) и Юрий (П. А. Бронштейн) — не хотели и слышать о подполье. Они легализировались и крепко сидели в служебных креслах — делали карьеру. С Макаром соизволил поговорить один Исув, который даже среди ликвидаторов занимал место на самом правом крыле. Он торопился, боясь, что разговор с Макаром может его скомпрометировать, и выпалил всего две фразы:

— Ни в какой подпольный ЦК мы не пойдем! Так и скажите вашему Ленину: Михаил, Роман и Юрий само существование ЦК считают вредным!

Работа ЦК на этом этапе была сорвана.

15 марта 1910 года Макар написал Ленину:

«…Просим товарищей Мартова и меньшевиков-цекистов немедленно сообщить нам имена и адреса товарищей, которых они предлагают кооптировать (петербургские меньшевики от этого отказались)…» «Собрать русскую коллегию пока нельзя: почти никто не соглашается быть кооптированным, пока согласился только один большевик, да и то условно. Меньшевики (Михаил, Роман и Юрий) категорически отказались, считая вредной работу ЦК. Резолюции пленума, по мнению Михаила и других, также вредны. Вмешательство ЦК в тот стихийный процесс группировки с.-д. сил в легальных организациях, который теперь происходит, подобно, по их словам, вырыванию плода из чрева матери на 2 месяце беременности. Просим немедленно указать нам других товарищей, к которым можно обратиться с предложением кооптировать их. А также желательно опубликовать отношение товарищей к такому поступку Михаила и др.».

Через три дня Владимир Ильич опубликовал в «Социал-Демократе» статью «Голос» ликвидаторов против партии». Он заявил: Михаилы, Романы и Юрии — враги социал-демократии. Вместе со своими пособниками они ведут теперь прямую агитацию против партии. «Заговор против партии раскрыт. Все, кому дорого существование РСДРП, встаньте па защиту партии!» — призывал Ленин.

Один большевик, который почти дал согласие войти в ЦК, — это Моисей Ильич Фрумкин (по кличкам «Гомельский», «Рубин» и «Германов»), старый единомышленник Ногина по «Рабочему знамени».

Макар встретился с ним, когда получил указание Ленина подыскать двух-трех рабочих в России. Остановились на Романе Малиновском. Он жил в то время в Москве, из Питера его выслали за выступление на съезде по борьбе с алкоголизмом.

Этот токарь по металлу — не то дворянин из Польши, не то крестьянин, рыжеватый верзила с выцветшими глазами на побитом оспой лице, большого доверия не внушал. Был слух, что давненько судили его за кражу со взломом под Варшавой. Но казалось, что он уже искупил эти «грехи молодости». В начале века он был связан с польской партией социалистов. Затем, когда Макар вернулся из Баку, он активно работал в большом и сильном профсоюзе металлистов. Да и в комиссии по рабочим вопросам социал-демократической фракции Государственной думы он заслужил одобрение депутатов.

— Сможет ли работать в подполье этот Роман? — сомневался Макар. — Проявит ли он устойчивость?

— Но кого же еще искать? — спрашивал Фрумкин. — Будем руководить им, поставим на рельсы.

На свою беду, не знали ни Макар, ни Фрумкин, что именно в эти дни их кандидат нанялся в московскую охранку с очень скромным окладом: всего пять червонцев в месяц. А через три недели, когда провалил Макара и почти следом Иннокентия Дубровинского, содержание ему увеличили вчетверо. Еще через два года Малиновский приблизился к Ленину и проник от большевиков в IV Государственную думу. В охранке накопилось тогда пятьдесят семь доносов этого провокатора, и она щедро оплачивала его подлую иудину службу: 6 тысяч рублей золотом в год.