Ночные трамваи - [8]

Шрифт
Интервал

— Да ты толком можешь сказать, — вдруг взвилась Светлана, — что там с Вахрушевым стряслось?

Но Кляпин не ответил, он вел машину, не поворачивая головы, пока они не обогнали два тяжелых самосвала, потом вздохнул, сказал:

— Ты, Светка, не шуми… Что случилось? Да ни фига не случилось. Учат его. Делов-то… Ну, отсидит да вернется поумнее. Эка невидаль. Я отбухал два года, ничего со мной не сделалось. Может, только покрепче жизнь стал понимать. А так тоже пузырился, на начальство кидался, а как влепили трешку, соображать стал. Ну, повкалывал на самосвале, досрочно домой вышибли. Вот сейчас, видишь, при деле. И живу нормально.

— За что его учат?

— Я же сказал: человеком чтоб был. У нас жизнь тут не медовая и не масляная. И никому неохота по дешевке горбатиться. А понимание надо иметь. Ты другому подсобил, и он тебе подсобит. А если ты ему палкой в морду, он что, смирным должен быть?.. Мы тут все друг к дружке притертые. Понимаем, кто чего есть. А твой на Трубицына кинулся. Мне и то по шеям дал. Дурак — и только. Трубицын же к нему как к человеку, и то давал, и другое. В директора его определил. Дорогу Тошка хотел в Синельник протянуть. Пожалуйста. Кто мешает? Молдаване приехали на этой дороге шабашить. Кто возражал? Не было проблем. Они будь здоров как вкалывали… Так кто же виноват, что Антон с них за это дело взял?

— Что взял?

— А ты не знаешь, что берут? Тугрики, маманя, тугрики.

— Да брось ты, Кляп! Зачем они Антону?.. Он никогда на деньги не кидался. Я-то знаю.

— Может, и не кидался… Да ведь с кем греха не бывает. Бригадир шабашников показал: дал Антону. Он дал, Антон взял. Может, если бы и мне дали, я бы тоже взял. Лишних башлей не бывает… Да не в том дело, что взял. Так вся жизнь сейчас переплелась, перепуталась, что, если поглядеть, каждый что-то дает и каждый что-то берет, а иначе нормальной полезности друг от дружки не бывает. Вы там, в столице, во всякие эмпиреи восходите, а у нас все про все — земное. И человек о чем мечтает? Дом чтобы у него был и чтобы в дому все было. Это по телевизору бормочут, что каждый готов себя под колеса ради общественности кинуть. Может, и готов, если ему за это жизненную пространность откроют. У нас тут, Светка, время нормально течет. Я ведь по всем дорогам мотаюсь. Глаза у меня есть. Людишки прижились, притерпелись. Есть кто и по десять лет на месте сидит, кто по двадцать, а то и тридцать в разных начальниках ходят. С виду они разные, а по сути каждый одно решает: и чтобы людям хорошо было, и чтоб на тебя ору меньше, и чтоб сам не обижен оказался. Вот и хитрость вся. Философии другой тут нет. А шумных кто любит?.. Нужны они кому? Вон батя твой. Я же помню: ему всегда почет был. У кого беда — к Найдину шли. Он на двуколке своей пропылит до области, палкой постучит — и конфликта нет. А сейчас погляжу: суетной мужичонка. Туда тукнется, сюда. С ним, конечно, уважительно. Только толку от его шебаршения по нынешним временам ну никакого. И народ про то уже прочуял. Не бегает к нему, как прежде. Зачем, если человек силу влиятельности потерял?.. Ты не обижайся, он хоть и батя тебе. Но я это к чему? Другая нынче философия жизни. Мирное сосуществование — такой вот закон. Договориться всегда можно, чего на рожон-то переть. Вон у нас Квасько есть. По всей стране о нем гудят. А он один, если хочешь знать, для общества, если надо, может что хочешь добыть. И без крику. И палкой, как твоему бате, стучать не надо. Автобусов у нас не было. То есть они были, да растряслись все. Трубицын бумаги пишет, ему в ответ обещаются, а ни хрена не дают. А тут известие: мол, начальник из Министерства автомобильной промышленности загибается от боли в спине. Всех врачей облазил, за границу мотался, никто ему спину наладить не может. Трубицыну позвонили: вышли Квасько. А Трубицын не дурак, отвечает: нет, мол, Квасько занят, приезжайте в Третьяков. Ну и что, думаешь? Приехал. Я встречал. Вышел из самолета скрюченный. Его к дому Квасько едва доволокли. А Трубицын Андрею Николаевичу настрого наказал: ты мне из этого начальника как минимум пять автобусов выколоти. Квасько ему спину мнет, а при этом приговаривает: давай автобусы, давай. Ну и что, думаешь? На другой раз этот начальник на лечение приехал. И пять автобусов с ним. Спину-то ему Квасько сделал. Спина автобусов стоит. Я этого начальника сам по телевизору видел. На выставке объяснения давал гостям. Ходит как молоденький. А у нас по Третьякову автобусы новейшие бегают. Что в том плохого? Сплошная польза получается. Мирное сосуществование. Так вот, милая моя… Так вот… — он хохотнул и внезапно заревел неожиданным басом: — «Чуть помедленнее, кони, чуть помедленнее, не указчики вам кнут и плеть…»

Она слушала его и не могла как следует вспомнить, каким был этот парень, когда они учились в школе; вообще-то она его помнила, и как он дрался в школьном дворе, низко пригибаясь, вертясь волчком, бил в лицо кому-то из старшеклассников неожиданно и беспощадно, помнила, что и дома у них с другими ребятами бывал, и как танцевал он, всегда горячо, пока не взмокнет на нем рубаха, и еще помнила: учился он неплохо, особенно по математике, ну а остальное все забылось. Заставь ее сейчас рассказать, какие с ним произошли перемены, она бы не смогла… Но не в этом было дело, совсем не в этом… А через него к ней долетали отголоски совсем иной жизни, чем та, в которой она обитала уж много лет. В московских ее буднях все было ясно, хотя эта ясность тоже давалась нелегко, путем напряженной работы, переходом через множество мелких неприятностей, поисками надежных ответов на вопросы, которые приходилось задавать не только Матвею, но и многим другим людям. Но то, о чем рассказывал Кляпин, находилось где-то в стороне от нее, а может быть, и позади, потому что семнадцатилетней девчонкой оставила эти края и, когда покидала, уклад жизни в ее родном городе был иной, а может быть, ей казалось, что он был иной, многое просто стерлось в памяти или заслонилось другими заботами. Но там, в той жизни, оставался отец, и не только он, а, видимо, и многое из того, что ей казалось отброшенным навсегда.


Еще от автора Иосиф Абрамович Герасимов
Пять дней отдыха. Соловьи

Им было девятнадцать, когда началась война. В блокадном Ленинграде солдат Алексей Казанцев встретил свою любовь. Пять дней были освещены ею, пять дней и вся жизнь. Минуло двадцать лет. И человек такой же судьбы, Сергей Замятин, встретил дочь своего фронтового друга и ей поведал все радости и горести тех дней, которые теперь стали историей. Об этом рассказывают повести «Пять дней отдыха» и роман «Соловьи».


Скачка

В романе «Скачка» исследуется факт нарушения законности в следственном аппарате правоохранительных органов…


Вне закона

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Сказки дальних странствий

В книге рассказывается о нашем славном современном флоте — пассажирском и торговом, — о романтике и трудностях работы тех людей, кто служит на советских судах.Повесть знакомит с работой советских судов, с профессиями моряков советского морского флота.


Конные и пешие

Действие нового романа известного писателя происходит в наши дни. Сюжет произведения, его нравственный конфликт связан с психологической перестройкой, необходимость которой диктуется временем. Автор многих произведений И. Герасимов умеет писать о рабочем человеке с большой теплотой, свежо и увлекательно.


На трассе — непогода

В книгу известного советского писателя И. Герасимова «На трассе — непогода» вошли две повести: «На трассе — непогода» и «Побег». В повести, давшей название сборнику, рассказывается о том, как нелетная погода собрала под одной крышей людей разных по возрасту, профессии и общественному положению, и в этих обстоятельствах раскрываются их судьбы и характеры. Повесть «Побег» посвящена годам Великой Отечественной войны.


Рекомендуем почитать
Войди в каждый дом

Елизар Мальцев — известный советский писатель. Книги его посвящены жизни послевоенной советской деревни. В 1949 году его роману «От всего сердца» была присуждена Государственная премия СССР.В романе «Войди в каждый дом» Е. Мальцев продолжает разработку деревенской темы. В центре произведения современные методы руководства колхозом. Автор поднимает значительные общественно-политические и нравственные проблемы.Роман «Войди в каждый дом» неоднократно переиздавался и получил признание широкого читателя.


«С любимыми не расставайтесь»

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Звездный цвет: Повести, рассказы и публицистика

В сборник вошли лучшие произведения Б. Лавренева — рассказы и публицистика. Острый сюжет, самобытные героические характеры, рожденные революционной эпохой, предельная искренность и чистота отличают творчество замечательного советского писателя. Книга снабжена предисловием известного критика Е. Д. Суркова.


Тайна Сорни-най

В книгу лауреата Государственной премии РСФСР им. М. Горького Ю. Шесталова пошли широко известные повести «Когда качало меня солнце», «Сначала была сказка», «Тайна Сорни-най».Художнический почерк писателя своеобразен: проза то переходит в стихи, то переливается в сказку, легенду; древнее сказание соседствует с публицистически страстным монологом. С присущим ему лиризмом, философским восприятием мира рассказывает автор о своем древнем народе, его духовной красоте. В произведениях Ю. Шесталова народность чувствований и взглядов удачно сочетается с самой горячей современностью.


Один из рассказов про Кожахметова

«Старый Кенжеке держался как глава большого рода, созвавший на пир сотни людей. И не дымный зал гостиницы «Москва» был перед ним, а просторная долина, заполненная всадниками на быстрых скакунах, девушками в длинных, до пят, розовых платьях, женщинами в белоснежных головных уборах…».


Российские фантасмагории

Русская советская проза 20-30-х годов.Москва: Автор, 1992 г.