Ночные тайны королев - [42]

И все же роман королевы и Людовика Орлеанского еще продолжался, хотя оба уже тяготились им и давно, и привычно изменяли друг другу. Развязка же, как это чаще всего и случается, наступила неожиданно и оказалась кровавой.

В 1404 году старый герцог Филипп умер. Ему наследовал сын, знаменитый Жан Неустрашимый, человек твердой воли и на редкость неприятного нрава.

– Я добьюсь того, что королева будет послушна мне, – не раз заявлял он отцу, уверенный в том, что владения их семейства еще недостаточно велики и что казна Франции существует лишь для того, чтобы питать Бургундию. Старик увещевал сына, и ему удавалось миром улаживать скандалы, частенько вспыхивавшие между герцогом Орлеанским и Жаном.

– Весь двор перебывал уже в постели у королевы, – пожаловался как-то молодой герцог Бургундский, носивший еще и славный титул графа Неверского, своей кормилице, – а мне позволено лишь преклонять колено да почтительно прикладываться к руке! Я пытаюсь поймать ее взгляд, но все напрасно. Она смотрит не на меня, а на Орлеана или на какого-нибудь другого своего смазливого любимчика!

– Что ты, что ты! – испугалась старушка и оглянулась на дверь. – Да разве можно так говорить о государыне?! Это верно, герцог Орлеанский давно к ней в опочивальню вхож, но, люди болтают, не она его выбрала, а он ее околдовал. Я слышала, кольцо у него есть волшебное, от нехристей из далеких краев привезенное. Как, мол, наденет он его да глянет на любую, так она сразу по нему сохнуть начинает, даже если мужу своему прежде никогда не изменяла и в мыслях того не держала. А что до прочего, так мало ли какие сплетни про кого ходят. Ты бы их лучше не повторял, а то, не ровен час, беду на себя накличешь.

Маленькие, глубоко, как у волка, посаженные глазки бургундца сверкнули.

– Кольцо, говоришь? – повторил он в раздумье. – Кольцо – это хорошо. Имей я такое, не стали бы мне красавицы пенять, что ростом не вышел. «Удал, да мал!» – вот как, я слыхал, королева обо мне изволила отозваться. Что ж, храбрости мне и впрямь не занимать, это все знают, а остальное у Людовика позаимствую. Спасибо, Нанетта, подтолкнула ты меня туда, куда я и сам свернуть собирался. – И герцог порывисто обнял старушку, которая пребывала в полной растерянности и никак не могла взять в толк, что же такого важного сказала она своему любимцу.

…Осенью 1407 года королю стало лучше. Он осознал себя властителем Франции и несколько раз поучаствовал в заседаниях королевского совета. Вот почему герцог Орлеанский, который вечером двадцать третьего ноября 1407 года по обыкновению навещал королеву в ее особняке на улице Барбетт, совсем не удивился, когда получил приказ Карла без промедления явиться к нему. Приказ был передан де Куртезом, камердинером короля, и ни Изабелле, ни Людовику и в голову не могло прийти, что этот улыбчивый вежливый царедворец входил в число заговорщиков, которые замыслили убить Орлеана. Направлял же их Жан Неустрашимый.

Итак, Людовик нежно поцеловал королеву, которая совсем недавно разрешилась от бремени мертвым ребенком, с улыбкой поклонился ей и вышел со словами:

– Хотел бы я знать, зачем моя персона могла понадобиться братцу Карлу? Ночь темна, и лишь ему одному не спится…

Вскоре, однако, выяснилось, что не спалось этой ночью не только королю (который, кстати сказать, действительно бодрствовал, однако думал не о государственных делах, а о том, почему так часто хворает его маленькая дочь Маргарита и не сглазила ли ее одна из нянек), но и еще по крайней мере двум десяткам людей. Все они были вооружены и ежеминутно поправляли закрывавшие их лица маски. Заслышав топот копыт герцогского мула, они обнажили оружие и выехали навстречу Людовику. Орлеана сопровождало всего несколько оруженосцев. Он был весел и покоен, ибо накануне отужинал вместе с герцогом Жаном и услышал от него, что давней вражде отныне положен конец. «Будем друзьями, Орлеан! – воскликнул коварный. – Друзьями до гроба!» И расцеловал своего сотрапезника в обе щеки.

– Посторонитесь, господа, – негромко произнес всадник на муле, приблизившись к отряду, – я – герцог Орлеанский!

– Тебя-то нам и нужно! – был ответ.

Быстро взмахнув топором, предводитель нападавших отсек у Людовика кисть левой руки, а затем, издав крик «Смерть ему, смерть!», раскроил герцогу череп. Один из оруженосцев, повернув коня, скрылся во тьме переулков, другие же попытались защитить своего господина, но вскоре упали рядом с ним замертво. Увидев, что Людовик больше не шевелится, Жан подъехал к нему, спрыгнул с лошади и, нетерпеливо откинув со своего лица мешавший красный капюшон, взялся за правую руку покойника. Затем он издал довольное восклицание, сунул что-то в карман, вскочил в седло и приказал:

– Поджечь вон ту солому!

Возле храма божьей матери были свалены охапки соломы, на которой ночевали в хорошую погоду паломники из дальних краев Франции. Дождей давно не было, так что занялась она быстро. В соседних домах распахнулись окна, послышались крики: «Пожар! Горим!» – но убийцы были уже далеко. Герцог Бургундский на скаку кинул тяжелый кошель тому человеку, который первым ударил Орлеана. На лице у Жана мелькнула улыбка.