Ночные легенды - [93]

– Ты там встретился со своим клиентом?

– Ага.

– Работать взялся?

– Угу.

– Рассказать не хочешь?

– Не-а. На ночь незачем. Ничего сложного, так что метаться не начинай. До утра подождет.

Рэйчел широко и вместе с тем загадочно улыбнулась.

– А сейчас чем думаешь заняться?

Она пододвинулась и мягко поцеловала меня в губы. Я в ответ погладил и поцеловал ей плечо.

– Все нормально, – сказала она. – Даже если попадет, я не забеременею.

– Смехота.

– Ну-ка, кто у нас тут альфа-самец?

– Неужто я?

Ее рука на мне с медленной вкрадчивостью начала снижаться от груди к животу.

– Ну а кто же еще, любимый, – прошептала она. – Кто же еще…

IV

Городок Двумильное Озеро лежал среди скудных земель, в трех милях к северо-востоку от Бингема и Москвы. Здесь река Кеннебек впадала в озеро Уаймана и, подкрепленная бесчисленными притоками и ручьями, брала курс на побережье. Эти земли были частью «Бингемской скупки», по имени землевладельца из Филадельфии Уильяма Бингема, которому на исходе восемнадцатого века принадлежало в штате столько земли, что он смог завещать своим наследникам территорию, покрывающую по площади половину Массачусетса. Его именем назвали даже дамбу на Кеннебеке, уравняв его таким образом по статусу с Гувером[20].

К северу от Двумильного Озера, у слияния Кеннебека и Мертвой реки, находились Вилы – одно из тех странных мест Мэна, где неловко соседствовали прошлое и настоящее. Технически Вилы все еще считались плантацией (в лексиконе – стихийно сложившееся поселение), а в девятнадцатом веке здесь был загородный курорт. Сейчас сюда, привлеченные перекатами на стоке Харрисонской гидроэлектростанции, приезжали рафтеры. Вдоль улицы, где бессменно висела неоновая вывеска «Коктейли» на старом отеле Маршалла, а в витрине универмага Берри пылились чучела, теперь тянулись новые отели и магазины. От Вил на север, к Канаде, параллельно Дороге Арнольда тянулось 201-е шоссе, углубляясь в пустынную местность подобно самому старику Бенедикту[21], что в конце восемнадцатого века вел своих солдат на Квебек (длиннющий отрезок, где единственный более-менее приличный по величине пункт привала – это Джекман).

По всей вероятности, Двумильное Озеро исконно завидовало относительному процветанию своего северного соседа. Как и за что городок удостоился своего названия, так и не ясно: никакого водоема, достойного такого названия, здесь нет, а озеро Уаймана на него не тянет. На северной оконечности городка есть стоячий пруд, до которого, если уж очень захочется, можно добраться и искупаться в нем или что-нибудь из него выловить и съесть, но в самом своем широком месте этот пруд от силы двести футов. Пожалуй, единственной жизнеспособной версией насчет названия городка является эта: если отправиться от него на север, то уже через две мили ты двинешь обратно, потому что смотреть там совершенно не на что. По сути, городок расположен в двух милях ниоткуда.

По 16-му хайвею я проехал через Кингсбери и Мэйфилд Корнер, затем взял чуть вверх по Дэдуотер-роуд и оказался у южных пределов городка. Удерживая ногу на педали, я уже скоро докатился до его севера. Между ними я проехал мимо пары магазинов, школы, двух церквей, полицейского участка и трупа собаки. Кто ее умертвил, непонятно; вероятно, околела сама, от скуки.

Я припарковался возле серого полицейского участка и зашел внутрь. Местные копы делили помещение с городским советом, пожарной машиной, мусоровозом и неким подобием благотворительного магазина, в витрине которого уныло висели стариковские костюмы и старушечьи платья с фестонами. В каморке у двери я назвался пожилой секретарше, которая по возрасту вполне еще могла помнить Уильяма Бингема в камзоле и панталонах. Затем я назвался повторно, так как она умудрилась мое имя забыть где-то между восприятием на слух и поиском ручки, чтобы его записать. У нее за спиной сидела курчавая толстуха и нерасторопно печатала на стародавнем компьютере. Выражение толстухиного лица намекало, что кто-то под страхом смерти заставил ее постоянно сосать лимон. Они олицетворяли породу женщин, которые словно вменяют себе священную обязанность считать всех, кто улыбается, запятнанными каким-нибудь немыслимым пороком. Я улыбнулся и попытался составить у них впечатление, что пороки у меня лишь мыслимые. В ответ секретарша указала мне на колченогий пластиковый стул. Когда я на него сел, тот накренился влево, вынудив меня ерзнуть вправо, а иначе бы я кувыркнулся прямо из двери.

Спустя минуту-другую на пороге комнаты, что слева от меня, появился мужчина в бежевой форменной рубашке и аккуратно выглаженных коричневых брюках. На нагрудном знаке значилось: «Грасс». Местные травокуры если над ним и потешались, то только до того момента, пока он не подходил к ним на интимную дистанцию; здесь смех у них наверняка обрывался. Был он крупным, лет за пятьдесят и до сих пор в форме. Ни пуза, ни боков, а когда он сжал мне руку, я почувствовал, как один из моих суставов хрустнул. Лицо с бронзовым загаром, на фоне которого усы и волосы выглядели светлыми. Без усов и в шляпе он выглядел бы на сорок с небольшим.

– Уэйн Грасс, – представился он. – Шеф полиции.