Ночные каналы - [11]

Шрифт
Интервал

Наконец раздался скрежет отворяемой двери, и в коридор вошел человек в белой робе и чепчике. Из темного конца коридора к нему быстро подошел знакомый охранник, который запер меня в клетке. Они о чем-то поговорили и направились в мой отсек. Я узнал сменного Пантелеймонова. Поднявшись, я рванулся к дверце, схватился за прутья решетки. Пантелеймонов замедлил шаги, как-то странно стал семенить ногами. Начальник подтолкнул его под локоть.

— Кто это? Ты знаешь его? — спросил начальник, кивая на меня.

Пантелеймонов стоял, вжав голову в плечи, как испуганная горилла —

сутулая спина, руки чуть ли не до пола, взгляд исподлобья.

— Сергей Андреевич! — воскликнул я.

Пантелеймонов отвел глаза.

— Где-то видел, но это не мой работник, в штате такого нет.

— Как?! Я же...

Начальник строго посмотрел на меня, и я умолк.

— Так ты знаешь его или нет? — с надрывом спросил он Пантелеймонова.

— Откуда же мне его знать! — окрысился Пантелеймонов. — Абсолютно не знаю!

— Но он назвал тебя по имени-отчеству, — настойчиво тянул свое началь­ник.

— Ну, мало ли, может, специально вызнал...

— А зачем?

— А это вам разбираться, — отпарировал Пантелеймонов. — В моем штате такого нет!

— Послушайте! — прокричал я. — Вы что, сбрендили! Я же студент-дипломник, Коловратов Николай Алексеевич. В вашей смене! Чего вы боитесь?

— Я вам еще раз повторяю, — набычившись, сказал Пантелеймонов, обращаясь только к охраннику. — Вы требуете точного ответа, я вам и отвечаю: этого человека не знаю, с ним не работаю, в штате нет. Мало ли кому чего взбредет в голову, сватом-братом назовутся, а мне — отвечай?! Нет уж, я порядки знаю, битый воробей. На мякине не проведешь. Не знаю и знать не хочу!

Он рубанул кулаком и решительно двинулся к выходу. Охранник, невольно подчинившись его решимости, последовал за ним. Они свернули в проем — скрежет двери возвестил мне, что Пантелеймонов покинул здание. Охранник вернулся в коридор, постоял, задумчиво поигрывая ключами, и медленно пошел в свой темный угол.

У меня перехватило горло от досады. Я затряс дверцу камеры, но охранник даже не обернулся — плоская его спина в сером пиджачке растаяла в сумраке коридора.

Но не прошло и десяти минут, как он снова предстал передо мной, на этот раз в сопровождении еще одного сотрудника в штатском и тоже усатого. Они внесли в камеру легкий стол и пару стульев. Усадили меня на стул, и начался перекрестный допрос. Под протокол!

Фамилия, имя, отчество. Место работы. Зачем проник в зону «Б», с какой целью? Почему в рабочее время оказался на канале? Вы что, не проходили инструктаж, не знаете, что на нашем предприятии запрещается без специаль­ного пропуска входить в любое здание? Значит, знал, но нарушил! С какой целью? «Просто так» ничего не делается! Отвечай, зачем проник в зону «Б»? Лучше отвечай сейчас! В ваших интересах чистосердечно признаться и расска­зать всю правду, потом будет поздно. Ваша версия насчет Светланы не годится, никакой Светланы здесь нет и быть не может! Вы все выдумываете! Хочешь в КПЗ? С крысами? На пять-десять суток? Как, будешь говорить? Кто вы? Откуда и с какой целью проникли на объект? Студенты ведут себя иначе, учатся, по корпусам не шляются! У тебя странный акцент. Где родился? Какой национальности? А родители? Отец? Мать? Бабушка? Дед? Из каких мест приехали в Сибирь? Там так не говорят! Ты — русский? Чем докажешь? А ну скажи быстро: «сыр», «брынза», «кукуруза». Открой рот! Зубы покажи! Повернись в профиль. Вытяни губы. Каким иностранным владеете? Только английским? Читаете, переводите — что? Ну, какую литературу? «Техниче­ская» — слишком расплывчато, говорите конкретно: какую именно техниче­скую — что? Какие журналы? Только английские и американские? Почему «только»? Какая информация вас интересует? Атомная?! С какой целью собираете информацию? Где берешь журналы? В какой библиотеке? Ты там записан? Под какой фамилией? Что делаешь с переводами? Печатаешь? На гектографе? На машинке? Где берешь машинку? Назови фамилии, адреса машинисток. Среди кого распространяешь переводы? Фамилии! Будешь отве­чать? Для себя?! Для себя — достаточно прочесть! С какой целью размножа­ешь переводы? Отвечай!

Я взмок. И в дурном сне не приснится, что когда-нибудь со мной будут вести подобные разговоры. Ни разу в жизни я не имел дел ни с милицией, ни, тем более, с чекистами, но сейчас кожей чувствовал, что в КПЗ попадать не следует, потому что выбраться оттуда не поможет никто! Кому я нужен здесь, в этом вонючем «ящике», если даже начальник смены, куда я был направлен, с такой легкостью отказался от меня! И сам допрос — на грани идиотизма, им же ничего не докажешь! Любое слово оборачивается против тебя. Нет, правда и только правда могли спасти меня. Но, увы, чем искреннее старался я говорить, тем с большей подозрительностью смотрели на меня эти двое в штатском...

— А теперь — подпиши, — было велено мне.

— Что подписывать? — поразился я.

— Идиот! Протокол допроса, вот что! — не выдержал пришлый сотрудник. Вообще он держался грубее, видно, у него чесались кулаки, и не будь второго, мне бы не поздоровилось.

Вот тут-то я по-настоящему испугался. Просто онемел от страха. Авторучка, которую они положили поверх протокола, никак не схватывалась непослуш­ными пальцами, словно они слегка подморозились. Охранники переглянулись. Все плыло перед глазами, и они казались на одно лицо — оба в серых костюмах, коротко подстрижены, сухощавые, у обоих усы. Почему-то усы поразили меня сильнее всего: щеточкой, как у Гитлера. И глаза — гвозди. Как два близнеца. А третий близнец — у входа!


Еще от автора Геннадий Философович Николаев
День милосердия

Pассказ опубликован в журнале «Звезда» № 1, 1981.


Квартира

Центральное место в книге Геннадия Николаева занимает повесть «Квартира», в основе которой острый семейный конфликт. Предваряют повесть рассказы, также посвящённые людям сегодняшнего дня — строителям, рабочим, жителям деревни.


Плеть о двух концах

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Белый камень Эрдени

«Г. Николаев соединяет легенду с действительностью. Искусно стилизированное бурятское сказание о поющем «белом камне Эрдени», способном «смешивать тысячи веков», неожиданно получает подтверждение во время туристского похода в долину горного озера, на дне которого будто бы скрыт чудодейственный камень, упавший когда-то с неба. Повесть полна приключений, о которых поочередно рассказывают все пять персонажей. В какой-то момент, совпавший с пробуждением сейсмической активности, они словно бы отброшены назад во времени и превратились в первобытных пещерных людей.


Заброшенный полигон

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Освобождение "Звезды"

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Рекомендуем почитать
Призрак серебряного озера

Кристина не думала влюбляться – это случилось само собой, стоило ей увидеть Севу. Казалось бы, парень как парень, ну, старше, чем собравшиеся на турбазе ребята, почти ровесник вожатых… Но почему-то ее внимание привлек именно он. И чем больше девочка наблюдала за Севой, тем больше странностей находила в его поведении. Он не веселился вместе со всеми, не танцевал на дискотеках, часто бродил в одиночестве по старому корпусу… Стоп. Может, в этом-то все и дело? Ведь о старом доме, бывшем когда-то дворянской усадьбой, ходят пугающие слухи.


Зона

В книге «Зона» рассказывается о жизни номерного Учреждения особого назначения, о трудностях бытия людей, отбывающих срок за свершенное злодеяние, о работе воспитателей и учителей, о сложности взаимоотношений. Это не документальное произведение, а художественное осмысление жизни зоны 1970-х годов.


Человек из очереди

Дмитрий Натанович Притула (1939–2012), известный петербургский прозаик, прожил большую часть своей жизни в городе Ломоносове. Автор романа, ряда повестей и большого числа рассказов черпал сюжеты и характеры для своих произведений из повседневной жизни «маленьких» людей, обитавших в небольшом городке. Свою творческую задачу прозаик видел в изображении различных человеческих качеств, проявляемых простыми людьми в условиях непрерывной деформации окружающей действительностью, государством — особенно в необычных и даже немыслимых ситуациях.Многие произведения, написанные им в 1970-1980-е годы, не могли быть изданы по цензурным соображениям, некоторые публикуются в этом сборнике впервые, например «Декабрь-76» и «Радикулит».


История о высоком напряжении

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Вторник, среда, четверг

Опубликовано в журнале «Иностранная литература» № 6, 1968.


Предпоследний возраст

Повесть — внутренний монолог больного, приговоренного к смерти, смесь предоперационных ужасов, дальних воспоминаний и пронзительных раздумий о смысле прожитого.