Ночные гонцы - [42]

Он сжал ее руку и поспешил сквозь перешептывающуюся толпу, избегая направленных на него взглядов. Он вольет в Джона не меньше бутылки бренди, и вторую бутылку — в себя. Женщины, их свары, вся эта скотская мелочность теперь уже не казались ему такими уж мелкими. Они защищали свой рассудок от этой мерзкой страны, втыкая булавки в человеческую плоть, чтобы изгнать бесформенных духов, притаившихся в каждом углу их повседневной жизни. У всех у них были дома, мужья, дети, слуги; и домашние любимцы, с которыми они забавлялись, зелень, которую они ели, вода, которую они пили… солнце на небе, нищий на дороге, воздух, который они вдыхали… могли завтра же уничтожить все это. Да уж, в смелости Кэролайн Лэнгфорд не откажешь.

Мысленно он видел Робина, своего сына Робина, лежащего в кроватке. Детская спинка прогибалась все сильнее и сильнее; он скрежетал маленькими белыми зубками; черная блевотина расплескалась по его ночной рубашке. Под ногой Родни хрустнул сучок — хрустнула спина Робина.

Он побежал вокруг здания к подъездной аллее. Бледная и напуганная Джоанна садилась в коляску. Он схватил кучера за руку и яростно зашептал:

— Мангу, как только доедете, передай Рамбиру, чтобы застрелил Джуэла… Именно так, и Арлекина — и немедленно. Понял? Если через полчаса они не будут убиты и закопаны, я застрелю тебя! Понял? Джоанна, сегодня вечером отправишься на вист к Госсам одна — если у них будет вист. Скажешь, что я напился… в очередной раз.

Он поспешил в клуб. Маккардля он нашел в баре. Перед ним стояла бутылка бренди «Эксшо № 1». Она была наполовину пуста, а МакКардль — полностью трезв.

гл. 10

Каждый понедельник утром офицеры собирались на еженедельное совещание. Когда Родни вошел в полковую канцелярию, все уже были на местах. Любой понедельник был тяжелым днем, а этот — особенно, потому что вчера похоронили Джулио. Он отдал честь, занял свое место, и огляделся. Во главе стола сидел подполковник Кавершем, затем по часовой стрелке — его заместитель майор Андерсон, три капитана: старик Скалли, полковой адъютант Джеффри Хаттон-Данн и он сам, два лейтенанта: Аткинсон и Сандерз, полковой квартирмейстер, и три прапорщика: Торранз, Симпкин и Невилль. Круг замыкали полковой сержант Кинг и каптернамус Тумз. Еще один сержант, Хакетт, был в отпуску и должен был вернуться только в середине июля.

Итого — десять пехотных офицеров вместо полагающихся двадцати шести. Пока все остальные переговаривались, дожидаясь, чтобы Кавершем привел в порядок свои заметки, Родни мысленно пробежал глазами полковые списки. Тринадцатый полк испытывал острую нехватку английских офицеров; большинство отсутствующих по приказу с Лиденхолл Стрит были откомандированы в другие места, но замены им прислано не было. Он знал, что в Восемьдесят восьмом и Шестидесятом — да и в любом другом туземном полку — положение ничуть не лучше.

Когда на него находило такое настроение, он вообще удивлялся, как Армия ухитряется сохранять хоть какую-то боеспособность. Предполагалось, что в полку Бенгальской туземной пехоты должно быть двадцать шесть офицеров. Точнее — двадцать пять, потому что полковник почти всегда отсутствовал. Также предполагалось, что одновременно из полка может быть откомандировано не более семи человек, поэтому скаредные штатские с Лиденхолл Стрит[53] забирали пятнадцать, и предлагали обходиться оставшимися десятью — тем самым они экономили на жалованье гражданским чиновникам за выполнение гражданской работы. Сипаев сбивали с толку постоянно исчезающие офицеры, которым следовало бы быть такими же неизменными и привычными, как деревья в их родной деревне. Но купцам, заправлявшим Компанией, было невозможно втолковать, что пехотный офицер должен в мирное время служить в своем в полку, для того, чтобы возникло то доверие между офицером и солдатами, с помощью которого и одерживаются победы в военное время. Они не в состоянии были осознать (или намеренно игнорировали) тот факт, что в Индии сипая не волнует, хорош или плох его офицер — он требует одного: чтобы тот оставался с ним как можно дольше.

Кавершем что-то жужжал о подписке в пользу оркестра. Родни повертел в пальцах карандаш и нарисовал кружок на лежащем перед ним листе бумаги. По углам с беленых известкой стен свисали клочья паутины; в трещинах на выложенном плиткой полу стояла грязная вода. Канцелярию привели в порядок, но, как всегда, не до конца. Грязные окна были распахнуты настежь, и в комнату то и дело залетали мухи. Он видел, что на веранде сидят на корточках сипаи — ординарцы, писцы и кладовщики. Над столом с потолка свисала на трех железных крюках длинная планка; к ее центру был прикреплен кожаный шнур, продетый через дыру высоко в стене; к планке был прибит большой кусок полотна. Это и была панка. Через окно виднелся только тюрбан панка-боя. Погруженный в дремоту, тот, сидя на корточках напротив стены, медленно раскачивался со шнуром в руках, как лодочник с веслом. Внутри скрежетали крючья, скрипела планка и шелестело полотно — весь жаркий сезон эти звуки сопровождали любое раздумье и любой разговор. У него заболела голова.