Ночной вызов - [2]

Круковский курил, стряхивая пепел в спичечную коробку и изредка поглядывая через приоткрытую дверь то на больную, то на Зосю. Он видел, что Зося быстро сдает: ей явно не хватало ни опыта, ни силы. Ясное дело невропатолог, когда ей доводилось возиться с наркозным аппаратом... Не женская это работа - качать час за часом, ровно и ритмично, как автомат. Черт бы их всех побрал, есть ведь уже такие аппараты-автоматы, неужели так трудно наделать их столько, чтобы хватало любой небольшой больнице, а не только крупным клиникам! Главврач все обещает... улита едет, когда-то будет. А ты пока качай до седьмого пота, и все дела.

Несколько раз глубоко затянувшись, он погасил окурок, попил из-под крана и, словно чувствуя свою вину, подошел к Зосе и примирительно сказал:

- Не будем ссориться. "Вот приедет барин, барин нас рассудит"... Ужасно хочется спать. Дай-ка я покачаю. Можешь подремать на кушетке, пока приедет твой Пескишев.

Зося с благодарностью посмотрела на подобревшего Николая Александровича и молча уступила ему место возле наркозного аппарата.

2

Поезд, снижая скорость, приближался к станции. За окном вагона было темно, холодно и сыро. Лил проливной дождь. Крупные капли, сливаясь, струйками стекали по стеклу. Глядя на них, профессор Пескишев зябко поеживался. С трудом сдерживая набрякшие веки, он нетерпеливо поглядывал на часы. Поскорей бы доехать... Надо полагать, они не забыли прислать машину? За такси сейчас можно простоять минут сорок. Выспаться в теплом, уютном номере гостиницы, утром хорошо позавтракать... Посмотреть больных, прочитать лекцию местным врачам и весь вечер провести у старого друга, которого не видел целую вечность. Поболтать, посмотреть коллекцию икон... Зайцев недавно приехал с Севера, наверное, привез что-нибудь новенькое. И затем с сознанием исполненного долга вернуться домой. В плане работы кафедры можно будет поставить еще одну жирную галочку: побывал, проконсультировал столько-то больных, оказал практическую помощь органам здравоохранения. Сколько в области таких городков, как Верхнегорск? Чуть не два десятка. И в каждом надо хоть раз в году побывать...

На вокзале Пескишева действительно ждала санитарная машина с уже знакомым шофером Костей, который взял у него портфель и приветливо распахнул дверцу.

- Вас ждут в больнице, Федор Николаевич, - сказал он. - Доктор Мелешко просила обязательно привезти. У них там женщина умирает...

Пескишев отряхнул с плаща дождевые капли и промолчал. В больницу так в больницу. Конечно, лучше бы в гостиницу, но если умирает женщина... Что ж ты сделаешь... Он попытался вспомнить доктора Мелешко и не смог. Наверное, кто-то из его бывших студентов. Ну, что ж, сам учил: у врача нет личного времени, все оно без остатка принадлежит больным. Как говорится, что посеял...

Машина нырнула в тьму неосвещенной улицы. Профессор устало закрыл глаза и откинулся на спинку сидения.

В приемном отделении больницы стоял сырой полумрак. Пескишеву даже показалось, что здесь куда холоднее, чем на улице и, уже во всяком случае, в машине. Заспанная дежурная сестра в мятом халате и наброшенной на плечи фуфайке нехотя встала со стула и молча повела его куда-то вглубь.

Она шла, неторопливо шаркая ногами в тапочках без задников по цементному полу. Бесконечно длинным и мрачным казался Пескишеву пропахший лекарствами пустынный коридор. Голые стены, грязные разводья на потолке наверно, прохудилась крыша и залило дождем, унылый стенд с какими-то выцветшими плакатами, сколоченные планками стулья для посетителей, пыльный фикус в огромной деревянной кадке... Поворот, еще поворот, скрип открываемой двери и - яркий ослепительный свет. Кажется, пришли.

Перевязочную освещала мощная лампа без абажура, свисавшая с потолка. По мере того как глаза Федора Николаевича привыкали к ее резкому свету, он все отчетливее различал контуры белого пятна на столе. Пятно медленно превращалось в очертания тела молодой женщины, едва прикрытого свисающей до пола простыней. Безжизненное, застывшее в неподвижности, оно казалось белее простыни - ни кровинки. Только лицо было подернуто легкой синевой, словно женщина задыхалась. Густые светлые волосы беспорядочно разбросаны, широко открытые глаза с черными ресницами смотрели вверх. Горечь, недоумение и мольбу выражало ее лицо. Чуть сдвинутые воздуховодом губы обнажали белизну плотных красивых зубов.

Пескишеву стало зябко, как там, в поезде, когда он смотрел в темное слепое окно. Он видел много смертей и, казалось, должен был давно ко всему привыкнуть, но - так и не смог. Всякий раз смерть потрясала его своей жестокой непоправимостью и несправедливостью. А эта женщина вдобавок ко всему была еще так молода... Он забыл о том, что сейчас глубокая ночь, что дома на столе - недописанная статья, которую следовало бы закончить и отправить в редакцию еще неделю тому назад, что сразу же по возвращении ему предстоит неприятный разговор с ассистентом Пылевской, вздорной и склочной бабенкой, уже не один год отравляющей жизнь всем сотрудникам кафедры, - он обо всем забыл, глядя на эту хрупкую женщину; одна-единственная мысль вытеснила все остальные - поздно, слишком поздно...