Ночной путь - [27]

Отец побледнел. Было видно, что он не знает, что предпринять, и старается не придавать значения пренебрежительному заявлению сына.

– Может быть, раз уж все так получилось, тебе лучше вернуться в университет пораньше…

Губы Сокола скривились в гримасу, которая должна была изображать улыбку.

– Сбежать? Это именно то, что должен сделать в таком случае навахо, не так ли? – спросил он с вызовом. – Когда дело начинает пахнуть жареным и врагов становится слишком много, он пускается наутек. Готов поспорить, что тебе это пришлось бы по душе – тебе… и Тому… и Кэрол. Так для вас было бы проще, не правда ли? А больше всего вам понравилось бы, если б я никогда не вернулся. Но я не собираюсь бежать, – Сокол умолк, и последние его слова повисли в тишине, тяжелой и наэлектризованной. – И даже больше: отныне я буду поступать только по-своему. А если тебе это не нравится, Фолкнер, то можешь убираться к черту.

И Сокол, тяжело ступая, пошел прочь. Каждый шаг давался ему с трудом и отзывался во всем теле мучительной болью. Рабочие ранчо провожали его нестройным гулом голосов, а отец, молча застыв на месте, смотрел ему вслед.

Свет горел в окнах коттеджа Ролинза, коттеджа, который был домом Сокола на протяжении одиннадцати лет. Сокол переборол охватившую его усталость и, цепляясь за перила лестницы, вполз на заднее крыльцо. Его избитое тело требовало отдыха, но ночь еще не кончилась.

Войдя на заднюю веранду, он глянул в зеркало, висевшее над раковиной, и не узнал себя. На него глядел какой-то монстр со спутанными черными волосами и распухшим лицом, покрытым синяками и ссадинами.

Сокол отвернулся от зеркала и увидел через распахнутую кухонную дверь, что Том Ролинз сидит за столом и пристально смотрит на него. Его руки крепко сжимали чайную чашку. Сокол шагнул в кухню.

– Я пришел, чтобы забрать свои вещи, – процедил он слабым от боли голосом.

– Бери, и чтоб духу твоего здесь не было! – прорычал Ролинз.

В прежнее время Сокол смолчал бы, но сейчас все изменилось.

– Ты знаешь меня, Том. И ты знаешь, что я не насиловал твою дочь. Ты мог относиться ко мне как к сыну, но я – последний человек на свете, которого ты бы хотел себе в зятья. Не это ли так взбесило тебя, Том? Мысль о том, что твоя дочь выйдет замуж за полукровку? За незаконного отпрыска Фолкнера? – проговорил он с презрительным вызовом.

Кровь бросилась Ролинзу в лицо. Он не вымолвил ни слова, но отвел взгляд в сторону. Сокол понял, что удар достиг цели – он сквитался с Томом. Обогнув стол, он направился к коридору, ведущему к его комнате. И тут на кухне появилась Вера Ролинз. Увидев Сокола, она замерла на месте, словно пораженная громом, затем лицо ее вспыхнуло гневом.

Но прежде, чем она успела сказать хоть слово, Сокол заговорил вновь, обращаясь к обоим:

– Кстати, я не был первым у вашей дочери, хотя признаюсь: будь она девственницей, меня это вряд ли остановило бы.

Проходя мимо Веры, он отодвинул ее плечом в сторону и проковылял по темному коридору к своей комнате. Распахнув дверь, вошел, потом закрыл ее за собой. Он некоторое время постоял, прислонившись к двери и прижав руку к сломанным ребрам. Собравшись с силами, Сокол подошел к кровати и сдернул на пол шерстяное одеяло, свернутое в ногах. Это было то самое одеяло, с которым он когда-то много лет назад пришел в этом дом. Опустошив ящики и вешалки платяного шкафа, он свалил на одеяло всю свою одежду и остановился, чтобы в последний раз взглянуть на комнату, которая больше ему не принадлежала.

Из-за двери послышался слабый звук. Что там еще затевается? Какая-то очередная хитрость? Сокол, не оборачиваясь, замер, напряженно прислушиваясь. Дверная ручка потихоньку повернулась… Мышцы Сокола, несмотря на боль, сжались, готовые к отпору. Дверь бесшумно распахнулась – это была Кэрол.

– Сокол, мне очень жаль, что так получилось, – донесся до юноши ее извиняющийся шепот. – Я сама не знаю, почему я это сказала. Я была так… испугана. Ты должен мне поверить. Ма и па убьют меня, если узнают…

Сокол медленно обернулся. Глаза Кэрол расширились, когда она увидела его лицо. Девушка побледнела и отвернулась.

– Ну что, отвратительный у меня вид, не так ли?

– Пожалуйста… прости меня, – пробормотала она, не в силах еще раз взглянуть на Сокола.

– Если я прощу тебя, то, стало быть, должен и забыть то, что произошло? Так ты считаешь? – Сокол отвернулся и начал связывать углы одеяла. – Почему бы тебе не побежать к Чэду? Он простит тебя.

Левой рукой Сокол поднял свернутое в узел одеяло, и тут его пронзила такая острая боль, что он резко задышал, чтобы немного унять ее.

– Сокол, пожалуйста, – Кэрол повернулась к нему, опустив голову, и прошептала еле слышно: – Если бы на твоем месте был Чэд, ничего этого бы не случилось.

Губы Сокола скривились в усмешке, искаженной болью. Он протянул руку и провел пальцами по прядке длинных золотистых волос Кэрол.

– Какое сияние!.. Но нет, это не солнечный свет, – проговорил он, словно размышляя вслух, и вышел из комнаты.

Путь через двор ранчо к бараку, где жили рабочие, показался Соколу бесконечным – ноги подгибались от слабости. Когда он наконец распахнул дверь и вошел, в бараке воцарилась тишина. Но Сокол слишком устал и слишком плохо себя чувствовал, чтобы обращать внимание на пристальные взгляды. Один его глаз полностью заплыл, а от второго осталась только узкая щель, и через эту амбразуру Сокол разглядел свободную незастланную койку с матрасом, свернутым в цилиндр в головах. Прохромав с неловкой поспешностью к койке, он уронил рядом с ней свой узел.