Ночной позор - [91]
— Не хотите мириться — придется договориться,— сказал Утка.
Он заставил Закидона и Аарона Поликарповича ухватиться друг за друга скрюченными мизинцами и произнести старинную формулу дружбы, нарушение которой каралось в древние времена по всей строгости процессуального законодательства. Клятвопреступника привселюдно побивали камнями, а в более поздние эпохи додумались использовать для этого дела кирпичи.
Колдуны, застыв в самых нелепых позах, продолжали сражение. Утка погрузил их в особо медленную струю времени, выбраться из которой без посторонней помощи можно этак примерно через миллион лет. Пускай посидят, сказал оперативник, чтобы дров сгоряча не наломали.
Был составлен договор. Согласно ему стороны признавали друг за другом некоторые привилегии, которые обязывались свято чтить. Отныне Контроль Всему более не был контролем всему, но лишь части всего.
Другая часть всего отдавалась мафии, которая теперь была легализована, и больше мафией не считалась. Хотели власти — получите.
Теперь, для ясности, было два контроля: Контроль Почти Всему (наш, старый) и Контроль Почти Над Всем (их, новый).
Поликарпович Смит тут же начал гордиться, что их название на целое слово длиннее нашего, за что получил от Утки божественной дланью по шее.
А кто нарушит договор — тому крышка.
Вот, собственно, и все.
Очнулись сражавшиеся в новом мире.
Меня благополучно вернули в свое тело, после астральных просторов показавшееся тесным и неудобным. Я даже начал подозревать Закидона, не подменил ли он меня под шумок?
Сферы влияния делили тоже с большой дракой, но до войны, слава богу, не дошло, и на том спасибо. Долго думали, как поделить волшебников: на добрых и злых, честных и быстрых, мудрых и мертвых?
В конце концов Утка разрубил Гордиев узел, предложив делить колдунов согласно алфавиту, чтобы Абузмахан, скажем — Закидону, а Абукукум — Аарону, Абракадабр — Закидону, Абхахапут — Аарону… И так далее.
Крошка Лили в сознание не пришла. Оказалось, что такой ее взяли в плен, и что произошло с душою девушки, сказать никто не может.
Теперь она стоит в стеклянном шкафу в Гонином кабинете, пугая посетителей.
Шеф, кажется, подозревает меня в нездоровых посягательствах, но совершенно напрасно. Я на Крошку Лили после всех событий даже смотреть не желаю.
Изредка мы вытираем с нее пыль.
А с Уткой вышла такая история.
Вскорости после окончания разборок он пришел ко мне, в обычном, небожественном своем виде, с дубиной за поясом.
— Спаси,— взмолился он.
— Что? — не понял я.— От кого?
— Да этот,— оперативник безошибочно определил мою нычку с водкой, сорвал колпачок и приложился к бутылке.
— Но-но-но! — прикрикнул на него я, строго наблюдая за поднимавшимися к задранному донышку пузырьками.— И меру знай!
— Скелет меня преследует,— пожаловался Утка.— Жизни от него никакой нет. Ходит и нудит, ходит и нудит. Отдай, говорит, мое сокровище, мою прелесть, мол, это был подарочек на день рождения! И никак с ним не совладаешь, даже огонь не берет! Я в землю закопать пробовал — выкапывается! Плиту бетонную перегрыз!
Мы сели у меня на кухне и принялись методично выпивать.
В дверь поскреблись. То было неотъемлемое проклятие дубины великого знания, нудный скелет, несчастный царь Дохлодрыг.
— Так ты это,— предложил я.— В самом деле. Зачем она тебе? Отдай.
Утка, словно преобразившись, вдруг выпрямился и расправил плечи.
— В натуре,— сказал он.— Да хрен с ней!
Отдернул занавески и выкинул свою божественную сущность в раскрытое окно.
Сущность ударилась о крышу какой-то иномарки. Завыла сигнализация, послышались невнятные угрозы вперемежку с ругательствами.
— Слышь,— Утка нервно захихикал.— Прикинь, они сюда идут! Разбираться!
