Неприятности начались – и не в первый раз – с яблока.
На белом, без единого пятнышка, столе бабани Громс-Хмурри их лежал целый кулек. Красных и круглых, блестящих и сочных. Знай они, что их ждет, они бы затикали, как бомбы.
– Бери все. Старый Гоппхутор сказал, что даст мне еще сколько угодно, – маманя Огг искоса глянула на свою подругу-ведьму. – Вкусные! Чуток сморщенные, но лежать могут хоть сколько.
– Он назвал яблоко в твою честь? – Каждое слово бабани прожигало воздух, как капля кислоты.
– За мои румяные щечки, – пояснила маманя Огг. – А еще в том году я вылечила ему ногу, когда он сверзился с лестницы. И составила притирание для лысины.
– Не больно-то помогло твое притирание, – заметила бабаня. – И ходит он в таком парике, что живому человеку напялить просто грех.
– Зато ему было приятно, что я о нем забочусь.
Бабаня Громс-Хмурри не сводила глаз с кулька. В горах, где лето жаркое, а зимы холодные, фрукты и овощи всегда росли на славу. Перси же Гоппхутор, первейший огородник, как никто другой умел с помощью кисточки из верблюжьей шерсти устроить садовым растениям разнузданные любовные забавы.
– Он свои яблоньки по всей округе продает, – продолжала маманя Огг. – Чудно, как подумаешь, что вскорости маманю Огг испробует тыща народу…
– Еще тыща, – едко вставила бабаня. Бурная юность мамани была для нее открытой книгой (в невзрачной, впрочем, обложке).
– Ну спасибо тебе, Эсме. – Маманя Огг на миг пригорюнилась и вдруг с притворной жалостью охнула: – Эсме! Да тебе никак завидно?
– Мне? Завидно? С чего бы? Подумаешь, яблоко. Велика важность!
– Вот и я думаю. Это ведь он просто чтобы польстить старухе, – сказала маманя. – Ну а как у тебя дела?
– Хорошо. Просто замечательно.
– Дров на зиму запасла сколько надо?
– Почти.
– Славненько, – протянула маманя. – Славненько. Они посидели молча. На подоконнике, стремясь вырваться на сентябрьское солнышко, тихо колотилась бабочка, разбуженная неосенним теплом.
– А картошку-то… Выкопала уже? – спросила маманя.
– Да.
– У нас в этот раз богатый урожай.
– Это хорошо.
– А бобы засолила?
– Да.
– Небось ждешь не дождешься Испытаний на той неделе?
– Да.
– Готовишься?
– Нет.
Мамане почудилось, что, несмотря на яркое солнце, в углах комнаты сгустились тени. Сам воздух потемнел. Домишки ведьм со временем становятся очень чувствительны к переменам настроения своих обитательниц. Но маманя не вняла предупреждению. Дураки неудержимо несутся навстречу неприятностям, но в сравнении со старушками, которым уже нечего терять, они просто ползут как улитки.
– Придешь в воскресенье обедать?
– А что будет?
– Свинина.
– С яблочной подливкой?
– Да…
– Нет, – отрезала бабаня.
За спиной у мамани послышался скрип: дверь распахнулась настежь. Обычный человек, чуждый чародейства, непременно нашел бы этому разумное объяснение – просто сквозняк. И маманя Огг вполне могла бы с этим согласиться, если бы не два очевидных для нее вопроса: почему сквозняк это сделал и как ему удалось откинуть крючок?
– Ну, пора мне, заболталась. – Она проворно поднялась. – В это время года вечно дел по горло, верно?
– Да.
– Так я пошла.
– До свидания.
Маманя заспешила по дорожке прочь от дома. Сквозняк захлопнул за ней дверь.
Ей пришло в голову, что, пожалуй, она малость переусердствовала. Но только малость.
Жизнь ведьмы (есть такое мнение) нехороша тем, что приходится хоронить себя в деревенской глуши. Впрочем, маманю это не удручало. В деревенской глуши было все, чего могла пожелать ее душа, хотя в юности она пару раз жаловалась на нехватку мужчин. Побывать в дальних краях любопытно, но если говорить серьезно, кому они нужны? Там, конечно, незнакомая выпивка и харч диковинный, но вообще-то на чужбину хорошо съездить по делам, чтобы после вернуться домой, туда, где настоящая жизнь. Маманя Огг прекрасно чувствовала себя в маленькой деревушке.
Само собой, размышляла она, пересекая лужайку, вид из окошка у Эсме не тот. Сама маманя жила в поселке, а вот за окнами бабани открывались лес и равнинное приволье – до самой дуги плоскомирского горизонта.
Зрелище, от которого, по мнению мамани, запросто можно спятить.
В свое время ей объяснили: мир, круглый и плоский, летит сквозь просторы вселенной на спинах четырех слонов, стоящих на панцире черепахи, и незачем выискивать в этом смысл. Происходило все упомянутое Где-то Там, с равнодушного благословения мамани: глобальные вопросы не занимали ее до тех пор, покуда у нее сохранялся личный мирок радиусом десять миль, который она носила с собой.
Но Эсме Громс-Хмурри такое крохотное царство не устраивало. Она была из других ведьм.
Маманя считала своим священным долгом не давать бабане Громс-Хмурри заскучать. Яблоки, если разобраться, мелочь, ничтожная шпилька, но Эсме непременно требовалось что-нибудь эдакое, чтобы всякий день чувствовать: жизнь проходит не зря. И если это что-нибудь – зависть и досада, пусть так. Теперь бабаня придумает мелкую месть, пустячное унижение, о котором будут знать лишь они с маманей, – и утешится. Маманя отлично знала, что способна поладить с подругой, когда та не в духе. Другое дело, если бабаню Громс-Хмурри одолеет скука. От скуки ведьма способна на все.
