Ночной пасьянс - [4]

Полвека Богдан Григорьевич занимался подобным собирательством. По всем этим изданиям за пятьдесят лет он составил картотеку, в ней можно было найти тысячи родословных, генеалогических карт, проследить передвижения во времени и пространстве сотен и сотен людей, узнать, кто обанкротился, а кто разбогател, поскольку в прежние годы газеты, справочники, разного толка ежегодники давали подобную информацию о людях, мало-мальски находившихся на поверхности.

Если кто-то и посмеивался над увлечением Богдана Григорьевича, то, видимо, не знал, как часто к нему за справкой обращались историки, литераторы, юристы, архивариусы...

5

В 1951 году, получив дипломы, они на прощальном вечере в честь окончания университета поклялись каждые пять лет, первого мая, собираться и отмечать это событие. От пятиле тия к пятилетию съезжалось все меньше давних выпускников юрфака: кто-то не мог по семейным обстоятельствам, кто-то по служебным, по состоянию здоровья, начала гулять по их рядам и смерть со своей гребенкой, вычесывая то одного, то другого, напоминая, что время движется в одном направлении.

А этот раз решили собраться на год раньше, и не первого, а девятого мая, поскольку можно было совместить с тридцатипятилетием Победы - среди них было много фронтовиков. Обычно заказывали малый банкетный зал в "Интуристе", непременно приглашали двух-трех любимых преподавателей, среди которых всегда оказывался Богдан Григорьевич Шиманович. Из женщин допускались только сокурсницы, иногда они являлись и чьими-то женами. Эти посиделки вносили нервозность в жизнь администрации ресторана и официантов - ведь бывшие студенты стали за минувшие тридцать лет прокурорами и следователями, работниками обкома парии и важными милицейскими да судейскими чинами, сотрудниками облюста и адвокатами.

Если бы в этот вечер кто-нибудь грозно-предостерегающе, прорвавшись сквозь шум голосов, объявил что один из присутствующих будет вскоре убит, они бы все дружно ответили смехом на такое пророчество, - так нелепо оно прозвучало бы в разгул застолья, когда жизнь радовала встречей, обилием хорошей еды и выпивкой на все вкусы. Но так уж устроен человек - он не верит в свою смерть, хотя даже самый последний дурак знает, что она неминуема...

Стол накрыли, как и четыре года назад, на тридцать две персоны, однако прибыло только двадцать четыре человека, не хватало в основном тех, кому добираться из дальних городов и всей страны, и тех, кто жил поближе, да служил уже повыше. О последних, пренебрегших, беспечально-иронично, а то и с жалостью к ним подумали: "Бог с ними, была бы честь... Мы-то переживем, обойдемся..."

Тамадой, как всегда, был Михаил Михайлович Щерба, которого все по старой памяти звали просто Миня, как некогда в студенческие годы. Высокий, толстый, с кустиками рыжих волос в ушах, прокурор следственного управления областной прокуратуры Михаил Михайлович Щерба держал застолье в узде каких-нибудь сорок минут, затем, после первых рюмок, тостов, прожеванных наспех салатов, шпротин, колбасы и прочей закуски, начиналась анархия. Снимались пиджаки и галстуки, закатывались рукава сорочек, вспоминались те, кто отсутствовал. Пир разгорался. Ножи и вилки уже были перепутаны. Стоял галдеж, смех, раздавались выкрики: "Нет, вы послушайте, да дайте же досказать!.." Но никто до конца не мог высказаться. Смахнув со скатерти щелчком зеленую горошину, выпавшую из чье-то тарелки с салатом "Оливье", Михаил Михайлович поднялся, громко постучал по горлышку пустой бутылки, призывая к послушанию, и крикнул:

- Граждане, минуточку! Аня, помолчи! - и втиснувшись в краткую паузу, спросил: - Кто знает, почему не пришел Юрка Кухарь? Обещал ведь!

- Жена отговорила! Он же теперь начальство, председатель Облсофпрома! - громко напомнил кто-то.

- Сегодня их гараж выходной, - засмеялась женщина, сидевшая в центре стола и выдавливавшая пухлыми пальцами с перламутровыми ногтями из дольки лимона сок в фужер с минеральной водой.

- Бросьте злословить! Мало ли какие причины могли помешать...

Кухаря тут же забыли. Официант принес горячие свиные отбивные с жареным картофелем. Рюмки снова наполнили. Снизу, где был ресторан, сюда, на третий этаж слабо долетала музыка, играли "День Победы" в ритме фокстрота. И Сергей Ильич Голенок представил себе, как там на пятачке у эстрады тяжело топчутся вместе с дамами пожилые люди с орденскими планками или с орденами и медалями, навешенными прямо на пиджаки.

Компания распалась на группки. Есть уже никто не мог, на тарелках остывали недоеденные куски мяса и картофель, матовостью старения покрывался майонез с остатками салата, подсохнув, изогнулся в чьей-то тарелке селедочный хвост. Сидели группками по несколько человек кто в торцах стола, кто отодвинув стулья к окну, кто устроившись на двух плюшевых маленьких диванчиках, приставленных по обе стороны круглого старинного столика из красного махоня, на котором стояли чашечки с выпитым кофе и пепельница, полная окурков.

Михаил Михайлович и старик Шиманович устроились у окна, примостив на подоконник бутылку, рюмки и вывалив в тарелочку с нарезанным лимоном полбанки шпрот.