Ночной корабль - [28]

Хранитель дедовских наследий,

В нем спит индеец-семинол

С лицом божка из красной меди.

Ни стен, ни окон, ни дверей,

Лишь кровля шаткая да сваи.

Кругом, среди цветов и змей,

В ветвях хохочут попугаи.

На улице Седьмой чуть свет

Встает поспешно в спальне низкой

Цивилизованный сосед –

Священник церкви методистской.

Вдоль тротуарных жарких плит

Он к храму-кубику, вприпрыжку,

С зонтом холщовым побежит,

Засунув Библию под мышку.

Отчеркнуты, разделены

Канавой мусорного стока,

Две разных жизни, две волны,

Сошлись и замерли до срока,

Достопочтенный пастор Кук

По эту сторону границы,

А по другую – темнолицый

Индеец… За спиною лук

И стрелы в кожаном колчане.

Он в розовой рассветной рани

Идет и шагом травы мнет,

Идет к стоячим снам болот,

К их вечным облачным завесам,

Где зарождается гроза,

Где аллигаторов глаза

Следят за пробужденным лесом.

Лес для индейца – монастырь,

Он в нем и Бог, и тварь средь тварей.

А зонт ползет, как нетопырь,

Бок о бок с ним, на тротуаре,

Вдоль оскопленной, неживой,

Безликой улицы Седьмой.

ПЕРЕСМЕШНИКИ

Птицы пересмешники

Под звездами алмазными,

Веселые грешники,

С голосами разными!

Легко озадачите,

Соблазнив, не каетесь,

Детским плачем плачете,

Флейтой притворяетесь.

В эту ночь жасминную,

Тминную,

Полынную,

Под луною узкою

Спит на ветке лист.

В ночь, почти что русскую.

Длинная, старинная,

Рулада соловьиная,

Хрустальный свист:

Птицы пересмешники,

Как в весеннем, русском

(Где-нибудь под Курском),

Молодом орешнике,

Прежние мои

Соловьи!

Где вы их подслушали?

Где подсмотрели?

В память ли,

В душу ли

С неба льются трели?

Знаю, пожелали вы

Мне вернуть весну.

Для меня слетали вы

В мою Страну!

МАРТ

Был март тяжелый, март угарный,

Набухли снегом небеса,

Но лист отметил календарный:

– Весна приходит в три часа. –

Еще по-зимнему беззвучно

Охрипший прокричал петух,

Рассвет беспомощно и скучно

В свинцовом облаке потух.

Он к дому сонно прикоснулся

И, обессилев, изнемог…

День непроснувшийся тянулся,

Тугой разматывал клубок,

Но что-то было в мокром мраке,

Какой-то шелест льнул к окну,

И я сказала вслух собаке,

Что мы пойдем встречать весну.

Клыки оскалив добродушно,

Она сама меня вела,

И я, бездумно и послушно,

За ней дорогой мерзлой шла.

Она бежала без отладки

В запорошенные поля.

Весна играла с нами в прятки,

Но выдала ее земля:

Сквозная россыпь черных точек

Прорешетила рыхлый снег,

Таящий зарожденье почек

И гул нетерпеливых рек.

Собака угадала запах

И пульс невоплощенных трав

И поднялась на задних лапах,

Кого-то радостно узнав…

И в тот же миг, из мутной дали,

Где днем не гасли фонари,

На школе, или на вокзале,

Часы пробили ровно три!

* * *

На любовь не жди ответа.

Без взаимности, навек…

И, навек поверив в это,

Погибает человек.

А любовь дает нам знаки,

То вблизи, то вдалеке:

Вот она, в глазах собаки,

В распустившемся цветке.

Только слишком просто чудо,

Чтобы нам ужиться с ним

И не ждать любви оттуда,

Где она дана другим.

МЕРТВЫЙ ДОМ

Мне этот дом не дорог, не знаком,

Так почему он постоянно снится?

И если днем я думаю о нем,

Моя душа его всегда боится.

Я не встречалась с ним лицом к лицу.

Он за моей спиной стоит безмолвно…

Я только знаю, что к его крыльцу

Плывут тумана медленные волны,

И ощущаю сад… Но сада нет!

А если есть, то он ненастоящий,

Без листьев, без травы… Он чей-то бред,

Запутанный в непроходимой чаще.

Не по дороге я сюда пришла,

На галерею вышла не из дома,

В котором не бывала, не жила…

Но почему так горестно знакома

Извилистая трещина в стекле

Холодной деревянной галерейки?

Здесь стол в углу стоит, а на столе

Дырявый таз к пустой прижался лейке…

Какая пыль, какая тишина…

А самое ужасное – в сознанье,

Что не уйти… Что я совсем одна,

И за моей спиной пустое зданье.

Ни оглянуться, ни позвать… Кругом

Нет ничего – ни голоса, ни встречи…

И, подойдя вплотную, мертвый дом

Всей тяжестью ложится мне на плечи.

ВЕТЕР

Сегодня ветер одичалый

Леса и город в клочья рвет.

В саду березу раскачало, –

Она, сломавшись, упадет!

Ветвями всплескивая вместе,

Дрожат растерянно кусты,

А вывески скрежещут жестью,

И наизнанку все зонты.

Ах, ветер, ветер, побороть я

Любви к безумцу не могу!

Люблю зеленые лохмотья

Травы на вздыбленном лугу,

И гребни волн, что грозно вздулись

И хлещут выше берегов,

И свист на перекрестках улиц

Осатанелых сквозняков.

Люблю в горах глухие взрывы

Обвалов в воркотне камней,

Как будто мчится белогривый

Табун Аттиловых коней,

А то, что было прочным домом

И укреплялось день за днем,

Вдруг стало странно невесомым,

Бумажным детским кораблем,

И знаешь, на пороге стоя,

Не уставая в даль смотреть,

Что в жизни самое простое –

Сорвавшись с места, улететь.

ЦАРЬ ДОДОН

Мне кажется иногда,

Что набок сползла корона

Из темно-зеленого льда

На голове Додона.

Гора моя, царь Додон

(Сама назвала, без спроса!),

Люблю твой грузный наклон

И белую шишку носа,

И бороды водопад,

И снежной мантии складки.

На коленях твоих лежат,

Как ручные цыплятки, хатки,

А ты от лавин хранишь,

Гонимых злыми ветрами,

Крылышки темных крыш,

Опущенные шатрами

Над черной спиной земли,

Где ты им насыпал хвою…

И смерть от тебя вдали,

И всё, что с тобой, – живое.

Додон мой, Додон-гора!

Наверно, тебе неплохо

Стоять посреди ковра

Тюльпанов и чертополоха?

Звенят бубенцами стада,

Спускаясь с горного склона,

Вот почему тогда

Сползает набок корона

Из темно-зеленого льда