Ночной дозор - [91]

Настроение вновь переменилось. Горечь исчезла, ушла на глубину столь же резво, как и поднялась; в конце концов, досада – слишком тяжкий груз, чтобы таскать его с собой. Душу заполнила нежность. Даже сердце заныло.

– И ты меня прости, – ласково сказала Кей. – Наверное, дни рождения приносят радость не столько самим новорожденным, сколько поздравителям.

Хелен подняла взгляд и улыбнулась, но грустно.

– Видимо, мне не нравится число двадцать девять. Странный возраст, правда? Лучше бы его проскочить и сразу стать тридцатилетней.

– Тебе очень идет этот возраст. – В голосе Кей слышалось пресловутое благородство. – И любой пойдет...

Хелен вздрогнула.

– Не нужно, Кей. Не нужно... быть со мной такой милой.

– Как же не быть с тобой милой!

– Не надо... – Хелен покачала головой. – Я не заслуживаю.

– Утром ты уже говорила.

– Потому что это правда. Я...

Хелен посмотрела на город, в ту же сторону, куда глядела раньше, и замолчала. Кей озадаченно ждала продолжения, потом ласково ткнула ее кулаком в плечо.

– Эй, все это пустяки, – тихо сказала она. – Мне хотелось устроить особенный день, вот и все. Вероятно, не стоило ждать, что получится, когда идет война. На будущий год... Кто его знает, может, война закончится. Отметим как следует. Я тебя куда-нибудь увезу! Во Францию! Хочешь?

Хелен не ответила. Она повернулась к Кей, и взгляд ее стал очень серьезным. Помолчав, она шепотом спросила:

– Я тебе не надоем вот такой – гадкой и сварливой старой девой?

Секунду Кей не могла ответить. Затем так же тихо сказала:

– Ведь ты моя девочка, правда? Ты мне никогда не надоешь, и ты это знаешь.

– А вдруг?

– Никогда. Ты моя навеки.

– Если бы так. Пусть бы... пусть бы жизнь была иной. Почему она не станет другой? Противно, что надо таиться... – Хелен остановилась, пережидая, пока мимо пройдет гулявшая под руку молчаливая пара, и заговорила еще тише: – Противно таиться и жить украдкой, изворачиваться, словно червяк. Если бы мы могли пожениться, или что-то в этом роде.

Кей сморгнула и отвернулась. Невозможность стать для Хелен мужем, сделать ее своей женой, подарить ей детей – это трагедия ее жизни... Они помолчали, невидяще глядя на город, потом Кей тихо сказала:

– Давай отвезу тебя домой.

Хелен дергала пуговицу на пальто.

– Останется пара часов до твоей службы.

Кей заставила себя улыбнуться:

– Что ж, я знаю способ, как убить часок-другой.

– Ты понимаешь, о чем я. – Хелен подняла взгляд, и Кей увидела, что она вот-вот заплачет. – Можешь сегодня остаться со мной?

– Что случилось, Хелен? – всполошилась Кей.

– Просто... не знаю. Мне хочется, чтобы ты была со мной, вот и все.

– Я не могу. Никак. Я должна быть на службе. Ты же знаешь.

– Ты всегда уходишь.

– Я не могу, Хелен... Господи, не смотри на меня так! Если стану думать, что ты одна дома, что тебе плохо, я...

Они сдвинулись ближе, но опять показались мужчина с девушкой, неторопливо вышагивавшие по дорожке, и Хелен отпрянула. Она достала платок и вытерла глаза. Кей была готова убить парочку, которая, как все, остановилась полюбоваться видом. Желание обнять Хелен и понимание, что делать этого нельзя, корежили до одури.

Когда пара двинулась дальше, Кей взглянула на Хелен и сказала:

– Обещай, что вечером грустить не будешь.

– Буду вне себя от радости, – уныло ответила Хелен.

– Обещай, что тебе не будет одиноко. Скажи... скажи, что пойдешь в бар, напьешься и подцепишь какого-нибудь парня, солдата...

– Ты этого хочешь?

– Очень... Ты же знаешь, что нет. Я бы утопилась. Ты – единственное, что делает эту проклятую войну переносимой.

– Кей...

– Скажи, что любишь меня, – прошептала Кей.

– Я люблю тебя, – сказала Хелен. Она зажмурилась, словно для большей убедительности, голос вновь звучал искренне: – Я очень тебя люблю, Кей.

*

– Ну как ты, сынок? – спросил отец, усевшись рядом с Вив. – С тобой тут нормально обращаются, а?

– Да, – ответил Дункан. – Вроде бы.

– А?

Дункан прокашлялся.

– Я говорю, да, нормально.

Отец кивнул, лицо его жутко напряглось от старания прочесть по губам. Дункан понимал, что обстановка для отца здесь самая неподходящая. В комнате было шесть столов, их – последний; за каждым столом по два заключенных, напротив – посетители; все орали. Соседом Дункана оказался человек по фамилии Ледди – почтовый чиновник, осужденный за подделку денежных переводов. Рядом с Вив сидела его жена. Дункан видел ее и раньше. На каждом свидании она устраивала мужу скандал.

– Если ты думаешь, что я счастлива, когда в мой дом заявляется такая баба... – верещала она сегодня.

За соседним столом сидела девушка с грудным ребенком. Она подкидывала дите вверх-вниз, чтобы оно улыбнулось папаше. Но младенец лишь надсадно вопил, точно сирена, потом судорожно всхлипывал и вновь заходился в крике. Помещение представляло собой обычную тесную тюремную комнату с обычно задраенными тюремными окнами. И запах стоял обычный, тюремный – пахло немытыми ногами, закисшими швабрами, скверной едой и дурным дыханием. Однако над традиционными запахами плавали и другие, гораздо более тревожащие: запахи духов, пудры, перманента, а еще – детей, а еще – машин, собак, тротуаров и вольного воздуха.