Ночное солнце - [5]

Ей так хотелось дочитать письмо, но сделать это на улице было как-то неловко. И она поспешила домой.

Не показываясь матери на глаза, она поднялась в свою комнату, бесшумно улеглась на кровать и достала письмо.

"Гюльназ! Я вспоминаю первые мгновения, когда родилась моя любовь к тебе. Я вспоминаю "тюрьму" твоего отца Алмардана. Моя любовь возникла в тех пыльных, старых стенах, но в то время я этого не понимал. Но проходили месяцы, годы, моя любовь росла вместе со мной, училась говорить. Теперь я каждый день повторяю твое имя. Мне кажется, ты везде и всегда со мной. Я не одинок. В груди моей бьются два сердца, твое и мое. На жизнь я смотрю двумя парами глаз - твоими и своими. И мир в моем воображении раздвоился: один твой, другой - мой. А в сущности оба мира - одно целое".

Гюльназ, еще не дочитав письмо до конца, опьяненная, погрузилась в волшебный мир, именуемый счастьем. На щеках она ощутила горячее дыхание Искендера, почувствовала тепло его дрожащей руки, гладящей ее волосы. "Неужели я действительно красива?" Она обвела взглядом свои обнаженные плечи, под предлогом, что надо застегнуть пуговицу на воротничке, оглядела грудь. И будто впервые увидела себя.

"Гюльназ, ты прекрасна, как сама мать-природа, потому что ты - дочь Алмардана-киши, поклоняющегося ее бесчисленным красотам! У него научилась секрету быть красивой, быть совершенством. Вот почему ты достойна самой чистой на свете любви! Белые ночи Ленинграда, его безоблачные небеса вопрошают: смогу ли я подарить тебе такую любовь? Достоин ли я такого счастья? Я жду ответа, Гюльназ!"

Еще и еще раз перечитала она последние строки письма. Обняла подушку, уткнулась в нее лицом. Она слышала, как под тонкой шелковой кофточкой бьется ее сердце. Воздух наполнился странными звуками. Будто где-то из-за облаков Бабадага ударила молния, блеснули и погасли любовные арканы ангелов. Один из них, извиваясь, подобрался к ней, обвился вокруг шеи и проник прямо в сердце. "Что это такое, мама! Мамочка! - в волнении прошептала она. - Ты хоть знаешь, что твоя дочь влюбилась, мама! Я так ясно вижу его, того парня, который накинул мне на шею любовный аркан!"

Она еле сдерживалась, чтобы не закричать во весь голос: "Мама, я люблю, я люблю!" С этими словами чуть было не выбежала на веранду, а оттуда на кухню прямо в объятья матери.

Но в этот момент в окне мелькнула расплывчатая тень, и она поняла: мать сама идет к ней.

- Гюльназ, ты дома? Когда же ты вернулась, девочка? Что с тобой? Почему ты так на меня смотришь? Почему молчишь? Я ведь с тобой говорю...

Гюльназ охватил ужас. Что делать? Что отвечать?

- Гюльназ!..

От этого голоса у нее чуть сердце не разорвалось, а что делать сердцу, оказавшемуся между гневом и страхом?

- В чем дело? - Гюльназ крикнула так, что мать побледнела. В черных глазах Гюльназ появился странный трепещущий огонек, это был свет любви.

- Доченька... родная... скажи мне, что с тобой случилось?..

- Тогда оставишь меня в покое?

- Да, конечно...

Молчание. Боясь дохнуть, Саялы-арвад, склонив свою красивую шею, с мольбой смотрела на дочь. Теперь в ее глазах не осталось и следа кипящей страсти. Из колышущейся груди вот-вот готов был вырваться ураган и, подхватив обеих, увлечь за собой.

Вдруг Гюльназ легко соскочила с кровати и подошла к уставленному цветочными горшками окну, которое выходило в сад.

- Зачем ты мучаешь меня, дочка? - мать с трудом разлепила сухие губы.

А из груди девушки вырвался священный стон:

- Мама! Мамочка! Я люблю, ты слышишь, я люблю!.. Мамочка! - Глаза ее горели пламенной, откровенной страстью.

- Что ты сказала? Я ничего не расслышала, девочка.

Гюльназ обрадовалась, перегородка между ними была снята, мама услышала ее, это она прикидывается, хочет сказать, что не желает слышать таких слов! Нет! Ты услышишь! Еще как услышишь... Повернувшись, она быстрыми шагами подошла к матери и встала прямо перед нею.

- Раз так, услышь еще раз и знай, что я люблю одного парня, ты слышишь, люблю!.. Потому что и он меня любит!...

- Почему ты молчишь?

- Не нахожу слов.

- Почему? Разве любить - грех? А почему ты сама так любишь папу?

- Кто этот парень, ты скажешь мне?

- Слуга божий, вскормленный праведным молоком!..

- У этого божьего слуги имени нет?

- Есть! Его зовут джигит!..

- Не смейся надо мной, доченька. Кто он? Мы знаем его родителей?

- Больше ничего у меня не спрашивай.

- Гюльназ!

- Я сказала тебе, ничего не спрашивай! Иначе, иначе... я пойду и брошусь с Кекликгая прямо к бабушке Шахназ...

У матери перехватило дыхание. Она знала: это самая священная клятва у молодежи Чеменли, для тех, кто встречается с насилием, несправедливостью, последний путь - через Кекликгая. Не это ли подвело Гюльназ к окну? Отсюда очень ясно просматривались отвесные скалы Кекликгая.

Гюльназ, поглядывая на мать, чувствовала, как та потрясена, в какое попала тяжелое положение. Но почему-то ни просить у нее прощения, ни успокоить добрым словом была не в силах. Хотелось одного: остаться наедине с Искендером, с его письмом, спрятанным на груди.

- Смотри! Если ты скажешь хоть слово Эльдару или отцу, считай, что дочь твоя мертва. - Она посмотрела на мать горящим полным решимости взглядом, так что у той не было другого выхода - лишь покориться.