Ночная певица - [11]

Надевают на себя что-то вроде Готье, ну чтобы как Мадонна. Ни сексапила, пусть и деланного, от Мадонны ни у кого нет, ни стеба Жан-Поля Готье никто не понимает. Эти его «волосатые» сумочки а-ля Ирландия, которые прямо на лобок (не на лобик!) надо вешать, эти его бюстьеры с острыми, как пики, грудями или «хасидские» одежды, из-за которых хасиды Бруклина уже выражали протесты, — это же все стебалово, уж Готье-то известный любитель фарса. Но наши «сучки с сумочками» в это никогда не врубятся, потому что у них мозги в сумках!

Дорогая «сумка» у «сучки» Лады Дэнс. Но ее тем не менее не берут для рекламы косметики, хотя она усердно ее «рекламирует» в клипе к песне «С днем рождения». Ни один нервик на лице не дрогнет, косметика в полной сохранности остается. Либо это «долгоиграющая», остающаяся «навсегда» косметика! С такой «сучкой» проснешься ночью — испугаешься. Вечная косметика!

Вот она спела с оркестром Лундстрема. Если кто смотрел по телику, то помнит эту чудовищную надпись в правом верхнем углу — «живой звук». Исполняла она «американ стандарт». С большей радостью, «живьем», я слышу, как гребут снег лопатой по утрам. За день до этого передавали концерт Натали Колл, той самой дочери известного Над Кинг Колла. У нее что, звук был мертвым?

Интересно, что все эти «сучки» лезут-таки к ребятам-солдатам, песни им поют («С днем рождения» посвящается всем не вернувшимся) — то есть претендуют на современных Мерилин Монро, на русский вариант Шэр. Хотят в казармы, что ли?

Господин Брынцалов тоже вот собирается заняться шоу-биз — выпускает диск «жены-красавицы» Наташи. Ну и правильно! Чем она не «сучка с сумочкой»! За нее спеть Наташа Королева может. Выглядит Королева как падчерица четы Брынцаловых на фото в журнале «Лица» (№ 2, 1996 г.). А «сучковатости» ей не занимать — не больше сучка она росточком. И откуда в такой большой стране такие маленькие «сучки»?!

Кому до сих пор не понятно, что такое «сучка с сумочкой», тот легко может это выяснить, сходив на любую дискотеку. Там полно этих маленьких модных девочек, которые всю ночь виляют жопами, сосут из трубочек коктейли, не забывая помахивать наклеенными ресницами, верещат без умолку, обещая всем и все. А потом тихонько, не забыв забрать пальто, сваливают. Им главное пальто забрать.

Потом вы, вспоминая о них, даже подумаете, что и «виляние» жопой было не очень-то особенным и сама она ничего такого… «Сучка с сумочкой» вполне подойдет для ругательства в такой момент. Правильно, меня так не обзовешь — я большая…

1996 г.

P.S. У меня было еще что-то о Лике (Стар), но писала я этот текст для журнала «ОМ» и Лика в то время исполняла роль большой подруги г-на главного редактора — и текст попросили… сократить. Сейчас дописывать о ней что-то неохота. Тем более появилось столько новых «с. с с.»… Вообще, они как менструация у хорошо защищенных — ежемесячно появляются. И это верно для нашего времени, которое уже начало отсчет назад. Хорошо, что они так же быстро, как месячные, уходят, запачкав иногда только нижнее белье. Но и тут мы защищены «олдэйз», то есть всегда!

1999 г.

НИНКА

Нинку убило током. А вообще-то, Нинка умерла от страха. Страх ее убил. Страх жить, быть. Страх, выросший больше самой Нинки. А Нинуля была высокой, крупной, можно сказать, женщиной. Но стала маленькой. Страх ее всю съел. Совсем не видно было Нинки. Виден был Страх. Так и назывался — Страх-Нинка. Или Нинкин Страх… Нет, неправильно. Нинки ведь почти не было. Значит, не Нинкин, а она ЕГО, Страха, подданная. Страх и его Нинка.

— Машуля, ой! Вы меня давно ждете?.. Ну, вы уж извините. А как нам здесь хорошо-то! А? Хорошо вам здесь, правда? — Нинка шлепала по разъезжающейся глине в коротеньких черных ботах. Чуть не поскользнулась пару раз. Но засмеялась. Будто себе под нос, в несуществующие усы. — Ой, хорошо нам, да?

Они приехали к ней в Павловский Посад и ждали в шашлычной «У Федора» на обочине. Нинка купила здесь дом, когда еще жила в Париже. И с Машкой-Машулей была знакома еще с Франции. Вот теперь парижанки встретились в Павловском Посаде. Еще и Сережу Машка привезла. Того самого, при котором Нинка, встретившись с Машкой в Москве, смеясь сказала: «Все мужики козлы… кроме тебя, Сережа!» Ну, был бы на месте Сережи кто другой, она бы и ему сделала исключение…

— У меня изба. Самая настоящая. Ничего лишнего. Все по-простому. По-нашему. А что нам еще нужно? Машуль, а? Супчику сварить, салатику намять… — Нинка отпирала свои владения, и у Машки создавалось впечатление, что говорит она по-французски. С этим оборотом n'est ce pas — не правда ли? Будто ища поддержки. И будто уговаривая себя все время.

Никакая это была не изба. Домик с большим количеством неосвоенных помещений. А может, это зимой они не использовались. В них хранились вещи. Все, что Нинка привезла из Парижа. Да… Сначала возила в Париж, а потом обратно. Советские плакаты, флаги, эмблемы. Всюду были понатыканы флажки, висели вымпелы. Победителю соцсоревнования! С ума сойти! Гигантский бюст Ленина стоял в гараже. Машины уже не было. «Пропила машину!» — покачала головой Нинка. У нее всю жизнь была проблема с алкоголем. Это так она говорила. Машке казалось, что у нее проблема с жизнью. Что она не решила, никогда не осмелилась решить — что же ей делать в жизни своей. Вот она выходила замуж и была женой. Но оттого что не было у нее безумной любви к мужьям, преданности невероятной — ей не хватало этой роли жены. И даже матери. Ее муж француз стащил их сына, выкрал и увез с собой в Алжир, где работал в дипкорпусе. Она, Нинка, поплакала, попереживала и… и потом стала бояться, что ее еще как-нибудь накажут. Но уже официально. Франция ее будто накажет. Будто лишение сына уже не было наказанием… Ну, ладно. Казалось бы, вот она свободна — делай что хочешь. Дерзай! Так ей ничего не хотелось! Или нет, не так. Ей сначала хотелось, она даже загоралась энтузиазмом, строила планы… Работать в галерее — класс! Или — работать в «Пале Рояль дез антикер» с антиком, с драгоценностями, которые она обожала. Да-а… Пропила и драгоценности свои. Машка пыталась уловить этот момент в ее историях — когда ей надоедает что-то. И получалось, что ей не надоедает, а она просто боится, что не справится, не сможет, не выдержит ответственности. Ей просто страшно влезать во что-то серьезное, уже заранее страшно, и она влезала в пьянство. Но даже с пьянством у нее все было как-то пугливо. Машке, выпив, сразу хотелось куда-то бежать, веселиться, что-то организовывать-устраивать. А Нинка лежала на диванчике и бесконечно слушала Высоцкого. «Зачем ты во Франции живешь, Нина? Здесь есть Серж Гинзбург! Зачем здесь Высоцкий?!» Нинка вздыхала, пила «пивко»: «Ой, не знаю, Машулина. Черт меня занес в эту Францию… и французов я ненавижу… А я уеду. Уеду обратно, в деревню какую-нибудь растить морковку. Завяжу с пивком и морковку буду есть… Приедешь ко мне, к старой подружке-пьянчужке?.. Ты только никому не рассказывай! А то меня не пустят!» Даже если это говорилось шутливо, в этой боязни была вся Нинка. Не дай бог, кто-нибудь узнает, кто-то увидит ее такой вот… «Какой? — думала Машка. Какая она есть? Значит, она все время не сама, не такая, какая она по-настоящему есть. От этого ей страшно. Почему же она не станет другой, если ее это мучает, мешает жить, не дает ничего делать…» Нинка игриво-плаксиво отмахивалась: «Ну не нуди. Не это… не надо меня затюкивать, я и так пугливая. Налей лучше пивка…»