Ночная диверсия - [17]

Ломов хитровато прищурился.

— Во-первых, вы переоцениваете мою персону. Во-вторых, в тылу у врага на дураках далеко не уедешь. А, в-третьих, давайте перейдем ближе к делу. Времени у меня в обрез.

И вот состоялась вторая встреча, уже здесь, на юге, на оккупированной территории. Для этого майору пришлось выехать за сорок километров в деревушку Кочалово, которую ему указал связной.

Андриан Викторович выслушал Отто очень внимательно, задумчиво потирая лысину.

— Да, бестия коварная этот Говивиан, нюх у него собачий. Вы удачно попросили его помочь вашей жене. — И, заметив протестующий жест Отто, поправился: — Прошу прощения — Ольге, то бишь Эльзе. Вот ее и пошлем.

Глава четвертая

Оберст Карл фон Говивиан был прав, утверждая, что спокойствие в городе обманчиво.

Подпольный центр вел большую, кропотливую работу, готовясь к решительным действиям. Расчет Самойленко оказался правильным. Уже через неделю после того, как город был занят, его вызвали в комендатуру. Беседовал с Самойленко капитан- помощник коменданта города. Маленький, верткий, с большой лысеющей головой на тонкой шее, он очень походил на Геббельса. И подобно этому небезызвестному доктору считал себя философом.

Капитан очень внимательно рассматривал сидящего перед ним Андрея Михайловича Самойленко. Он ожидал увидеть человека недалекого, глуповатого даже, это бы его вполне устроило. Но, наблюдая за Самойленко, капитан понимал, что перед ним человек умный, знающий себе цену. Это рождало злобу, раздражение, ибо капитан целиком разделял теорию: умным может быть только представитель высшей расы — ариец. Капитан очень не любил, когда жизнь опровергала эту теорию. Ладно, Самойленко ему нужен.

— Ну что же, господин Самойленко, расскажите о себе. Только ничего не утаивайте. У нас имеется достаточно возможностей проверить каждое ваше слово, каждый ваш шаг.

Слово «господин» прозвучало в устах гитлеровца с такой издевкой, что Андрея Михайловича передернуло. Это не ускользнуло от немца.

— О, господину Самойленко не нравится мой тон? — И вдруг лицо его перекосила ярость. — Вы, русская свинья, в моей власти! Я могу вас расстрелять или повесить, могу сгноить в лагере. Могу с вами сделать все, что мне вздумается. Я вам не верю! Вы предали русских.

С таким же успехом вы можете предать и нас. Или вы просто жалкий трус?

Самойленко сидел выпрямившись, спокойно глядя на немца. И это подействовало на капитана успокаивающе.

— Ну, хорошо! Я пошутил.

— Я рассчитывал, что немецкие власти отнесутся ко мне более благосклонно и мне не придется выслушивать оскорбления.

И опять краска ярости полыхнула на лице гитлеровца.

— Это за какие заслуги? За то, что вы коммунист? Где ваш партийный билет?

— Я его сжег.

Самойленко вытащил из кармана пачку фотографий, документы покойной жены и положил их перед капитаном.

По мере того, как немец просматривал фотографии, на которых пестрели дарственные надписи на немецком языке, изучал документы? лицо его добрело.

— О, да вы почти немец.

— Нет, я русский, но полюбил вашу нацию, ее обычаи, традиции, а потом и государственный строй. А дочь свою я считаю немкой.

— Желаете работать с нами? Условия вам вполне приличные создадим.

— Собственно, я с этой целью и остался в городе. У меня было достаточно возможности уехать, но я остался.

К концу беседы Андрей Михайлович попросил:

— Было бы не плохо оформить на работу бухгалтера Витковского. Это хороший работник, а склад мыслей у него такой же, как и у меня. Вы будете довольны им.

Расспросив внимательно о Витковском, капитан пообещал:

— Доложу коменданту. А пока ждите вызова.

Андрей Михайлович не тешил себя надеждой, что все закончится разговором с капитаном. Так оно и вышло. На другой день его подняли ночью с постели и повезли в гестапо.

Допрос там продолжался около трех часов. Пришел домой он уже утром, усталый до предела, но довольный. Кажется, немцы поверили ему.

Через несколько дней Андрей Михайлович уже работал заведующим одного из отделов городской управы. Вскоре туда же был зачислен и Витковский. Работа их вполне устраивала. По долгу своих служебных обязанностей они могли, не вызывая подозрений, бывать в различных концах города. А самое главное — они получили пропуска на право хождения по городу в ночное время. Это в значительной степени облегчило связь с группами.

Рабочий день в городской управе начинался ровно в девять. И сразу же Андрей Михайлович приступал к приему посетителей. Речь, как правило, шла о распределении помещений под бары, рестораны, парикмахерские и другие заведения подобного типа. Они, как грибы-поганки, бурно плодились в городе с благословения немецкого командования. И всюду оговорка: «только для немцев», «только для господ офицеров» и т. п…

Сегодня день начался как обычно.

Андрей Михайлович беседовал с одним из посетителей, когда в кабинет без разрешения вошла молодая красивая женщина. Самойленко вопросительно посмотрел на нее, она холодно бросила:

— Продолжайте, я подожду!

Присев на стул, она достала миниатюрное зеркальце, губную помаду и бесцеремонно начала подкрашивать губы.

Андрей Михайлович пожал плечами и вернулся к прерванному разговору с посетителем.