Ночная диверсия - [10]

Таня выдвинула из-под кровати чемодан и начала там что-то искать. Потом бережно развернула сверток. При свете керосиновой лампы что-то ярко блеснуло.

— Вот, Василиса Петровна, память о маме, — и протянула старухе массивный браслет с большим драгоценным камнем. Василиса Петровна придвинулась ближе к лампе и стала внимательно рассматривать браслет. Камень ярко засверкал: казалось, в комнате стало больше света. Браслет действительно был хорош. Рукой искуснейшего мастера на нем были выгравированы какие-то причудливые узоры.

— Да, красивая вещь и, наверное, очень дорогая, — сказала старушка. — Таня, а что это за буквы? Вроде» не по-нашему написано.

— Да, Василиса Петровна, это по-немецки: «А. Р.» — Анна Похман. Ведь мама была у меня немка. Из немецких колоний на юге Украины. Там папа и женился. Он тогда агрономом работал. Завтра сдам браслет в фонд обороны.

Далекие, неясные воспоминания о матери растревожили, разбередили сердце девушки. Сквозь набежавшие слезы она посмотрела на старушку.

— Страшно подумать, Василиса Петровна, что люди одной с мамой нации сейчас бесчинствуют на нашей земле. Неужели это такой жестокий народ?

— Зачем же народ ругать, Танюша? Народ плохим не бывает, бывают плохие правительства. Они-то и толкают народ на преступления. А с браслетом ты правильно решила. За него, наверное, целую пушку купить можно.

Василиса Петровна замолчала, прислушиваясь, как за окнами шумит непогода.

Этот день Татьяне Андреевне Самойленко запомнился надолго. Работа спорилась в ее руках. То и дело вспоминала она вчерашний вечер, Василису Петровну. Какой же душевный она человек! И жить легче и работать, когда вот такие верные, такие настоящие друзья.

Под вечер она решила получить продукты по карточке. Выдвинув ящик, она достала сумочку и открыла ее. И вдруг почувствовала, как холодный пот выступил на лице. Карточек не было.

Еще и еще раз Таня лихорадочно перерыла содержимое сумочки, карманов, ящиков стола, перебирала бумаги, грудой лежавшие на подоконнике, заглядывая под стол, под тумбочки. Все было напрасно. — продовольственные карточки исчезли.

Таня бессильно опустилась на стул. Как же так? Она хорошо помнила, что утром, доставая зеркальце из сумки, видела эти карточки. И вот исчезли. Что теперь делать? Месяц только начался. Куда же, куда мог деться этот клочок бумаги, утеря которого в те дни оборачивалась для человека трагедией.

Потерять их она не могла — сумку ни разу не открывала. Значит… Таня упорно гнала эту мысль, а она столь же упорно возвращалась. Да, как это ни ужасно, кар-точки украдены кем-то здесь, в конторе. Их пятнадцать человек. Работали вместе давно, крепко дружили. Кто же мог это сделать? Сообщить товарищам — значит посеять недоверие между ними. И Таня решила молчать.

Но как прожить оставшиеся до конца месяца дни? На рынок надеяться нечего. Там — пусто. Вечером Таня рассказала Василисе Петровне о случившемся. Ошеломленная, та долго молчала.

— Что ж, Танюша, поступила ты правильно, никому не сказав об этом. Зачем обижать подозрениями честных людей? А негодяй обнаружится, поверь мне. Дрянь, Танюша, всегда наверх всплывет. Ну, а в отношении продуктов не убивайся сильно. Закрома у меня не трещат от запасов, но умереть с голоду тебе не дам, как-нибудь перебьемся.

— Спасибо, Василиса Петровна. — Таня расцеловала старушку.

Трудно было женщинам в эти дни. Закрома Василисы Петровны действительно не трещали от запасов. Их попросту не было. И они делили скромный ее паек на двоих. А работы все прибавлялось. Закончив работу в конторе, все уходили на вокзал грузить готовую продукцию. Фронт ждал боевую технику. Таня таскала вместе с другими тяжелые ящики, чувствуя порой, как кружится голова и к горлу подступает противная тошнота. Но она, стиснув зубы, продолжала работать, стараясь, чтобы товарищи не видели ее состояния. За эти дни она очень похудела, осунулась.

Даже машина имеет какие-то технические пределы, и сталь устает, тем более человек. Таня чувствовала, что еще двадцать-тридцать минут работы и она упадет.

«Попроситься и уйти домой?» — мелькнула мысль. Но, отогнав ее, Таня взялась за очередной ящик. Через несколько шагов ее напарница заботливо спросила:

— Может, отдохнешь, Танюша?

Но Таня продолжала идти, чувствуя, что руки наливаются свинцовой тяжестью. И вдруг перед глазами засверкали тысячи огоньков, что-то тяжелое и холодное сдавило грудь, и она почувствовала, что сейчас потеряет сознание. В этот момент чьи-то руки подхватили ящик, и сквозь полуопущенные ресницы она увидела пристальный взгляд Шеремета.

На другой день в одиннадцатом часу позвонила Василиса Петровна. Раньше она этого никогда не делала.

«От соседки звонит», — подумала Таня, беря трубку.

— Слушаю вас, Василиса Петровна, что-нибудь случилось?

— Танюша, золотко! Хорошие у тебя товарищи, не оставляют в беде.

— Да объясните же в чем дело, Василиса Петровна!

— Шеремет только что тебе продукты привез. Говорит, от всего коллектива,

Шеремет сидел тут же, внимательно прислушиваясь к телефонному разговору. Заметив удивленный Танин взгляд, он предостерегающе приложил палец к губам.